Ольга Лебедева - Роковые письма
— Ты прусская, а я — русская… — упрямо прошептали ее губы. И более Маша уже была над ними не властна.
— То-то и оно, — сурово пробормотала Амалия, обшаривая ее карманы. — Ничего вы толком сделать не умеете, одна лишь чепуха в голове да грезы девичьи. Вечно надеетесь на авось. Тьфу…
15. ВЕСНА ВОДЫ
— Ну вот все и сделано. Можно и собираться, Богу помолясь.
Графиня воротилась в кабинет, зайдя в дом с черного хода, в Машиной шубке и надвинутой на лоб ее каракулевой ушанке, застегнутая на все пуговички. Только что Амалия Казимировна, благо что они с юной подругой были примерно одного роста, на глазах у прислуги вышла из имения, самолично запрягла Гнедка и выехала из усадьбы. Теперь Гнедок мерз где-нибудь в ближайшей роще, а Маши Апраксиной для всех уже не было в усадьбе Юрьевых. Это ведь она только что торопливо уехала домой, явно расстроенная встречей с баронессой, так что даже никому из домашних и слова не обронила!
Теперь оставалось под покровом ночи покинуть дом тем же способом. Маша, крепко связанная, с баронессиным платком во рту, молча ожидала своей участи. От кляпа так крепко пахло духами, что к горлу подкатил тошнотворный комок. Да так там и остался, изредка вызывая приступы головокружения. На душе у Маши было так ужасно, тоскливо и темно, что жить вовсе не хотелось. Впрочем, в этом они с баронессой, кажется, полностью совпадали!
— Довезем до Рузавино… — изредка она слышала она обрывки фраз, словно в забытьи. — Там поезда… Оставишь на рельсах… Никто и не узнает…
«Ну и пусть, — думала Маша, равнодушно внимая, как в эти минуты решалась ее судьба. — С чего все начиналось, пусть все тем и завершится».
И она представила закрытый черный гроб, перевитый розовыми лентами — почему-то именно так ей виделось. Маменька с папенькой льют безутешные слезы, вокруг рыдает толпа соседей и знакомых, а у скорбного изголовья, смертельно бледный и невероятно красивый Решетников, с обнаженной шпагою стоит в карауле.
Ей даже на минутку стало искренне жалко, что она не увидит этой торжественной и скорбной картины. А в следующий миг на нее нахлобучили какой-то пыльный мешок, а сверху накинули что-то тяжелое и душное. И бесцеремонно поволокли за руку во тьму.
Где они находятся теперь, Маша никак не могла понять. Сани быстро катили по наезженной колее, поскрипывала какая-то ось и сильно дул ветер. Похитители по большей части хранили молчание. Но и так было понятно: докатят до железнодорожной насыпи, затащат наверх и бросят связанной на рельсы. Кругом темень, машинист и не заметит, как перережет ее. Господи Иисусе…
Внезапно конь заржал, и сани резко встали. Ветер дунул сильнее, и Маша услыхала, как впереди крикнули:
— Амалия фон Берг, остановитесь.
Сани, впрочем, и без того стояли. А голос в ночи был такой знакомый, такой родной…
Но вряд ли один лишь голос капитана Решетникова способен был остановить шпионку с ее подручным. Прямо над головою перепуганной Маши грянул выстрел, а затем ее кто-то, видимо, возница Багрий, сграбастал в охапку и усадил прямо, как спеленатую куклу.
Из саней выстрелили снова.
«Сейчас он выстрелит в ответ», — поняла Маша и в ужасе похолодела. Коли баронесса теперь в ее шубке, стало быть, стрелять в нее капитан не станет. А выстрелит в ту, кто теперь в одежде баронессы, тем паче что кругом, должно быть, темнота несусветная. А это… это…
— Володя-а-а-а!!! — отчаянно завизжала она и забилась в крепких путах. — Это я-а-а-а! Володень-ка-а-а…
Тут же вокруг раздались беспорядочные выстрелы. Если это и был пистолет Решетникова, то как он мог столь часто его перезаряжать? Это даже Маша поняла и усомнилась.
Зато баронесса сориентировалась быстрее.
— Солдаты… — зло прошипела она где-то внизу. Видать, скорчилась на дне саней, от шальных пуль прячась. Стреляли пока, кажется, вверх, для острастки.
— Гони!
Багрий гаркнул на рысака, хлестнул поводьями. Тот взвился на дыбы, но не стронулся с места.
— Куда ж править-то, барыня? — испуганно заорал он. — Они ж засеку устроили!
— На реку гони, — сквозь зубы процедила разъяренная Амалия. — По льду как раз уйдем.
— Дык лед-то гнется, — жалобно заныл Багрий. — Давеча ехал я мимо со станции…
— Гони, сволочь! — завизжала баронесса. И возница, ойкнув с перепугу, зло хлестнул рысака вдругорядь.
— Стой-стой, осаживай! — закричал кто-то рядом с Машею. И это был голос Владимира Михайловича!
— Не балуй, — огрызнулся возница и попытался огреть офицера кулаком. Но этого Маша уже не могла ни услышать, ни почувствовать. Сильная рука обхватила ее поперек талии и, резко потянув, выдернула из саней.
«Как репку!» — мелькнула в голове героини несуразная мысль. Но что поделаешь: не властны мы над нашими помыслами, и в самую драматическую минуту иной раз подумаешь такое, что хоть всех святых выноси! Может быть, это капризная матушка-природа оберегает нас таким образом от страхов, сумасшествий и других умопомрачений в ужасные или волнительные минуты жизни?
— Машенька…
В мгновение ока ее освободили из тяжелых объятий Амальиной шубы, сдернули с головы мешок.
— Аххх… — Она наконец-то глотнула свежего морозного воздуха, так что в первый миг задохнулась.
— Вы целы, душа моя?
Решетников обнимал ее, покрывал лицо и руки горячими поцелуями и все норовил тревожно заглянуть в глаза — все ли в порядке, не зашибли ли его чудесную подругу.
— Все… хорошо… — прошептала Маша. И тоже решилась, ответила поцелуем — быстрым и робким. Так что вмиг залилась краскою. К счастью, в темноте этого было не узреть.
— Держите их, ротмистр! — громко крикнул во тьму Решетников. И лишь теперь разжал объятия.
Маша увидела, что они стояли на перекрестке. Дорога на станцию перегорожена сваленным деревом. А под его защитой прячутся солдаты в темных шинелях, почти сливающихся с окружающими деревьями, и палят в сторону реки. А там, по льду, скрипя полозьями, медленно катят сани.
Видна была лишь фигура Багрия, правящего конем, стоючи в полный рост. Баронесса, по всей видимости, распласталась на дне возка, укрываясь от свистящих солдатских пуль.
— Не стрелять! — хрипло крикнул Владимир Михайлович. — Они нам живыми нужны.
— Не уйдут, — ободряюще пробасил ротмистр Феоктистов. — Там, за излучиной, их живо возьмут в оборот. Я на всякий случай станционный караул туда отрядил, коли загонять придется.
— Вот это молодца! Быть тебе, Феоктистов, с повышением, — радостно заговорил Решетников. — Прекратить стрельбу!
Солдаты разом стихли, лишь слышен был в ночи чей-то негромкий досадливый матерок.
