Ирена Гарда - Мессалина. Трагедия императрицы
Передернув плечами, Калигула всмотрелся в ряды, на которых разместились всадники:
— Ты не помнишь, где тот убогий, который везде хвастался, будто дал обет биться с гладиатором, если я выздоровею? Я выздоровел, и где этот тип? Он умер?
— О нет. Вон он сидит недалеко от весталок, лысый, как колено.
— Ах, этот…
Барабанная дробь, выбиваемая императорскими пальцами, из гневной стала веселой.
— А не кажется ли тебе, мой советник, что обязательность — одна из римских добродетелей. Помнишь, как Атилий Регул вернулся к пунам, хотя знал, что те его казнят страшной смертью, если он не привезет им добрых вестей? Мне, как принцепсу, полагается следить за чистотой нравов почтенных граждан Рима, чем я безотлагательно и займусь. Макрон, пошли своих преторианцев, чтобы они притащили ко мне этого толстопузого негодяя, который посмел пойти против римских традиций.
— Да, цезарь.
Из императорской ложи было прекрасно видно, как преторианцы, ловко лавируя среди беснующихся людей, болевших за «своего» гладиатора, ловко сдернули со скамьи ничего не понимавшего всадника и поволокли по проходу, не слушая его пронзительных криков.
Мессалине показалось, что она играет роль без слов в каком-то странном спектакле. Когда же, наконец, наступит финал, и она сможет отправиться домой? Все, что происходило вокруг, было лишено какого-либо смысла, и ей стало нестерпимо жаль Макрона, которому приходится ежедневно иметь дело с Гаем Цезарем. Где вы, мечты о великом и прекрасном правителе Рима и его неземной любви? Сейчас рядом с ней сидел злобный садист, по сравнению с которым бледнели самые страшные убийцы древности. Судя по всему, верноподданному всаднику, сболтнувшему лишнее во время болезни Гая, сейчас не поздоровится… Надо будет серьезно подумать над предложением Макрона. Возможно, отъезд в провинцию для нее сейчас то, что нужно.
* * *Пока преторианцы волокли к Калигуле несчастного толстяка, бой гладиаторов продолжался своим ходом и вскоре закончился победой мирмиллона, который замер над раненым противником, ожидая, когда цезарь решит судьбу сражавшегося, как лев, ретиария. Потрясенные мужеством несчастного гладиатора, трибуны просили о его помиловании, но Калигула, ухмыльнувшись, дал знак, чтобы победитель прикончил своего противника.
— За что, Гай Цезарь? — само собой вырвалось у переживавшей за ретиария Мессалины, когда мирмиллон, повинуясь приказу, полоснул несчастного по горлу кинжалом.
— Люблю смотреть на лица умирающих людей, — скривился в усмешке Калигула. — Они бывают такие… выразительные… А тебе что, его жаль? Ты смеешь обсуждать приказы своего цезаря?
— О нет, конечно, нет, — смешалась напуганная собственной дерзостью девушка.
— Твое приказание выполнено, цезарь, — раздался в этот момент спокойный голос Макрона, кивнувшего преторианцам, и те втолкнули в императорскую ложу перепуганного до полусмерти всадника, тога которого пришла в полный беспорядок, а праздничный венок из фиалок висел на левом ухе.
* * *— О, прекрасно! — развернулся к очередной жертве Калигула. — Как тебя зовут?
— Марк Мерул, цезарь!
— Хм… Марк Мерул… Говорят, что ты клялся драться с гладиатором, если я выздоровею. Это так?
— Пощади, цезарь! — рухнул на колени несчастный болтун, быстро сообразивший, к чему клонит император.
— Ты смеешь просить меня о пощаде? Меня? Ты ведь клялся… Кому ты клялся?
— Юпитеру. Я не мог выбрать другого бога для своей клятвы, ведь ты среди римлян все равно что Юпитер среди богов, — заюлил дрожащий Мерул.
— Вот у него ты сейчас и будешь просить разрешение от своей клятвы. Эй, кто-нибудь! Дайте этому слизняку меч и гоните на арену. Сейчас мы посмотрим, простили ли его боги. Если он сможет победить в бою, то будем считать, что Юпитер его простил, а если нет — то он всего лишь выполнит свою клятву. Пусть дерется с ретиарием, никого другого он не заслуживает. Дайте ему тоже трезубец. Я хочу видеть физиономию этого клятвопреступника, когда ему выпустят кишки.
Под истошные крики Мерула преторианцы сволокли новоявленного гладиатора на арену и, кинув ему сеть, трезубец и наплечник-галер, отошли в сторону, бесстрастно наблюдая, как к бедняге неспешно направляется срочно вызванный ретиарий.
Как ни странно, Мерул оказался не таким хлипким, как казалось со стороны. Уворачиваясь от атак ретиария, он непрестанно голосил о своей невиновности, вызывая громкий хохот болельщиков, сидевших на галерке. Казалось, что участь болтуна решена, но внезапно толстяк, дойдя до последней степени отчаяния, отшвырнул бесполезную сеть и перешел в атаку, стиснув обеими руками трезубец. Не ожидавший от безобидного соперника подобный прыти, ретиарий не успел увернуться от направленного ему в живот страшного оружия. Трибуны взвыли, когда поверженный гладиатор забился в агонии на песке, а Мерул замер посреди арены, не веря своим глазам.
Что тут началось! Зрители просто сошли с ума от восторга, умоляя Калигулу отпустить победителя с миром, и тот нехотя махнул рукой стоящему в растерянности человеку, разрешая ему удалиться. Очнувшийся от пережитого шока Мерул, не веря своему счастью, кинулся прочь под аплодисменты и улюлюканье болельщиков, подобрав забрызганную кровью тогу.
На арену вышла последняя пара гладиаторов. Это были лучшие из лучших бойцов, завершавшие дневную программу. Обрадованная скорым окончанием тяжелого дня, Мессалина оживилась и внимательно всмотрелась в фигуры гладиаторов, на которые не обратила никакого внимания в момент их прохода по арене перед началом игр.
Теперь она с каким-то болезненным интересом разглядывала фигуру мирмиллона, показавшуюся ей странно знакомой. Глухой шлем на голове с навершием в виде рыбьего хвоста не давал возможности зрителям видеть лицо бойца, но движения, манера склонять голову вызывали в ней ощущение глухого беспокойства, словно она когда-то видела этого человека. Но, нет, откуда она могла знать какого-то гладиатора? Вот его гладиаторское прозвище — Голубь — Мессалина слышала не раз. Римские матроны в приватных разговорах превозносили его на все лады, деликатно намекая, что в постели он творит чудеса.
Имя же фракийца из капуанской школы она слышала впервые и тут же забыла за ненадобностью.
Распорядитель игр дал отмашку, и фракиец мгновенно кинулся на противника, рассчитывая на свой натиск и силу, но Голубь спокойно отбил атаку, присматриваясь к сопернику. Бойцы оказались равными по силе и, кружась по арене, с одинаковым искусством переходили в нападение или защищались, прикрываясь щитами. И тот и другой были ранены, но продолжали сражение под истошные вопли болельщиков, поставивших на своих любимцев огромные деньги.
