Анна-Мария Зелинко - Дезире
В это время кто-то захлопал в ладоши, и я услышала, как м-м Тальен пригласила:
— Все в зеленую гостиную, друзья, для вас приготовлен сюрприз!
Я двинулась за остальными в маленькую соседнюю комнату, где толпа стеснила меня так, что я не видела, что происходит впереди. Я видела только стены, обтянутые зеленым с белыми цветами шелком. Лакей разносил шампанское. Я взяла бокал. Затем толпа раздвинулась, чтобы пропустить хозяйку дома.
— Станьте вокруг дивана, друзья, — скомандовала м-м Тальен, и мы повиновались.
Тогда я увидела!
…На маленьком диване в глубине комнаты. Рядом с дамой в белом платье… На нем были его старые сапоги, но мундир был новый и хорошо обтягивал его короткое туловище. Он был худ и бледен, как тяжело больной.
Он сидел выпрямившись, и его взгляд неподвижно остановился на лице м-м Тальен, как будто он ожидал смертного приговора.
Дама, сидевшая рядом, откинулась на диване и положила руку на спинку. Голова ее, украшенная буклями высоко поднятой прически, была также откинута на спинку, глаза полузакрыты, ресницы густо накрашены, а в высокой прическе красовался алый бант, подчеркивающий белизну ее шеи и плеч.
Я поняла, кто это! Вдова Богарнэ — Жозефина! Ее крепко сжатые губы сложились ироническим рисунком, а взгляд был обращен к Баррасу. Она ему улыбалась.
— У всех есть шампанское? — спросила м-м Тальен. Ее тоненький силуэт приблизился к дивану, она протянула руку, и Наполеон подал ей свою. Это была красивая группа…
— Гражданки и граждане, медам и месье, имею честь объявить вам всем новость, касающуюся нашей дорогой Жозефины. — М-м Тальен еще приблизилась к дивану и стала рядом с Наполеоном. Он также встал и смотрел на нее, как завороженный. Жозефина не переменила позы.
— Знайте, что наша дорогая Жозефина решила вторично выйти замуж и… — м-м Тальен сделала паузу и посмотрела на Барраса. — И она сегодня стала невестой гражданина генерала Наполеона Бонапарта.
— Не-е-ет!
Я услышала этот крик, как другие. Он прозвенел в комнате и растворился в воздухе, после чего наступило молчание. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это кричала я.
Но я уже была возле дивана. Я увидела Терезу Тальен, я почувствовала аромат ее духов, и я почувствовала возле себя еще одну женщину — раскинувшуюся на диване Жозефину. Теперь глаза ее не были полузакрыты, она смотрела на меня и синяя жилка на ее шее билась редкими сильными ударами. К ее бледным щекам приливал румянец.
Как я ее ненавидела! Я бросила в нее мой бокал, полный шампанского. Он скатился по ее платью и разбился у ног. Она истерично крикнула.
Я выбежала из комнаты, не помню как пронеслась по всем залам, выбежала на улицу, залитую дождем, и побежала все дальше, дальше от этого дворца, от этой комнаты. Я ощущала лишь темноту, сомкнувшуюся вокруг меня и журчащую струями дождя.
Потом я оказалась на набережной, я бежала, скользила, падала в лужи, вновь бежала и оказалась на мосту. «Это Сена, — подумала я. — Сейчас все будет кончено».
Я наклонилась через широкие каменные перила, увидела отблески фонарей на той стороне набережной, которые тускло плясали в воде. Господи, как я была одинока! И так близко была эта темная вода с редкими искорками огней!
Я вспомнила маму и Жюли. Они, конечно, простят меня, когда узнают все. Ведь Наполеон напишет Жозефу о своей женитьбе. Это была первая разумная мысль. И все-таки я наклонялась ниже и ниже, пока…
Железная рука схватила меня за плечо и резко отдернула назад. Я постаралась освободиться от этой сильной руки и крикнула:
— Оставьте меня, да оставьте же меня!
Но я была схвачена теперь уже двумя руками и оторвана от перил. Я пыталась освободиться от железных рук, тащивших меня куда-то, я даже пыталась ударить ногой своего неизвестного спасителя. Было так темно, что я не видела, кто меня держит. Потом я услышала голос, который говорил:
— Спокойно! Не делайте глупостей! Моя коляска здесь.
На набережной стояла коляска. Я еще раз попробовала вырваться, но неизвестный был гораздо сильнее меня и на руках внес меня в фиакр. Потом он сел рядом со мной и крикнул кучеру:
— Поезжайте, поезжайте куда угодно, только быстрее!
Я забилась в угол и почувствовала, что зубы мои выбивают громкую дробь, я была мокрая, озябшая, дрожащая, и по лицу текли струйки воды с мокрых волос. Тогда большая, теплая, добрая рука взяла мою руку. Я заплакала.
— Оставьте меня, позвольте мне выйти, оставьте же меня, — и с этими словами я все крепче прижималась к большой руке, протянутой мне из темноты коляски.
— Разве вы не просили меня сопровождать вас? — услышала я. — Вы забыли, м-ль Дезире?
Тогда я оттолкнула руку.
— А теперь я прошу лишь, чтобы меня оставили в покое!
— О, нет! Вы просили меня проводить вас к м-м Тальен, и теперь я не оставлю вас, пока не провожу до вашего дома.
У него был мягкий, спокойный голос.
— Вы генерал… Генерал Бернадотт? — спросила я. Потом память подсказала мне, и я закричала:
— Я не хочу видеть генералов! У них нет сердца!
— О, генералы бывают разные, — услышала я его тихий смех. Потом почувствовала тепло и поняла, что он укутал меня в свое пальто.
Воспоминание вновь подсказало: грозовая ночь в Марселе, дождь и пальто Наполеона, которым он меня закутал. Это была ночь, когда я стала его невестой…
Согреваясь в его пальто, я пробормотала, что удивительно, как это случай привел его на мост.
Он ответил, что это было не случайно. Он чувствовал себя ответственным за меня, и когда я выбежала из гостиной, он побежал за мной. Я бежала так быстро, что ему пришлось нанять фиакр, чтобы успеть за мной. Оставить меня он не мог.
Он обнял меня за плечи.
Я была так разбита, так утомлена, так несчастна, что не обратила внимания на «неприличность» этого жеста. Я приникла головой к его плечу и зарыдала еще горше.
— Простите меня, что я причинила вам неприятности!
— О, это неважно! Мне только жаль вас.
— Я нарочно облила шампанским ее платье. Ведь шампанское оставляет пятна, которые с шелка снять нельзя. Она красивее меня и она настоящая дама!..
Он обнял меня еще крепче и прижал мою голову к своей груди.
— Плачьте сколько вам хочется. Плачьте еще. Вам будет легче!
Я плакала так, как никогда раньше не плакала. Потом я кричала до потери дыхания, потом опять плакала навзрыд, все крепче прижимаясь пылающими щеками к сукну его мундира.
— Я промочила насквозь ваш мундир, — проговорила я, всхлипывая.
— Да, он уже совсем мокрый, но вы не обращайте внимания. Плачьте!
Вероятно, мы колесили по улицам много часов. До тех пор, пока мои слезы не иссякли. Я перестала плакать.
