Пьер Лоти - Азиаде
Ваша личность раскрывается по-новому; в таких случаях говорят, что человек рождается заново, ибо чем дольше он живет, тем полнее проявляет себя; все его мысли и чувства пробуждаются и оживают, как пламя пунша, когда его раздувают. (Литература будущего!)
Короче говоря, Вы расцветаете, Вы счастливы, а все, что предшествует счастью, будто исчезает в ночи. Вам кажется, что Вы в преддверии рая; Вы живете с ощущением, что все впереди, жизнь только начинается. Чувства, которые Вы при этом испытываете, поддаются описанию лишь в тот самый момент, когда Вы влюблены, я же не чувствую ничего подобного. И все-таки, черт возьми! Я воодушевляюсь: перебирая все эти идеи, я загораюсь, я теряю голову, я не знаю, где я!.. Это прекрасно – любить и быть любимым! Знать, что чья-то возвышенная натура понимает Вас; что кто-то посвящает все свои мысли, все свои поступки Вам; что Вы – центр, цель, ради которой существо, столь же сложное и утонченное, как Вы, живет, думает и действует! Вот что придает нам сил, вот что способно создавать гениев!
И потом, этот прелестный образ женщины, которую Вы любите, которая, быть может, не столько реальность, сколько чистейший плод Вашего воображения, и эта смесь впечатлений, физических и моральных, чувственных и духовных ощущений, абсолютно не поддающихся описанию, которые можно вызвать лишь в сознании того, кто их уже испытал, ощущений, которые может пробудить благодаря таинственной цепи ассоциаций мельчайший предмет, принадлежащий Вашей возлюбленной, – ее имя, когда Вы слышите, как его произносят, когда Вы видите его написанным на бумаге, и тысячи других возвышенных пустяков, прекраснее которых, быть может, нет ничего в мире.
Дружба – чувство более строгое, более прочное, поскольку оно покоится на том, что есть в нас самого возвышенного, на чисто интеллектуальных сторонах нашей личности. Какое счастье иметь возможность сказать все, что чувствуешь, тому, кто поймет тебя до конца, а не до известной степени, тому, кто заключает твою мысль тем самым словом, которое было у тебя на языке, чья реплика вызывает у тебя ураган ассоциаций, поток идей. Полслова, сказанное твоим другом, говорит больше, чем многие фразы, потому что вы привыкли думать вместе. Ты понимаешь все его чувства, и он это знает. Вы – два интеллекта, которые взаимодействуют и дополняют друг друга.
Разумеется, это касается того, кто знает все, что я сейчас сказал, но того, кто этого лишен, можно пожалеть.
Никого близкого, никого, кто бы думал обо мне… Стоит ли иметь идеи, если ими не с кем поделиться? Стоит ли иметь талант, если нет в этом мире человека, мнение которого для меня важнее, чем любое другое? Стоит ли обладать умом, общаясь с людьми, которые меня не поймут?
Предоставьте всему идти своим путем; Вы испытали разочарование, Вы каждый день будете испытывать новые разочарования; Вы убедились в том, что ничто в этом мире не прочно, что ни на что нельзя рассчитывать; Вы готовы отрицать все. Нервы натянуты, мысли текут вяло; мое «я» сжимается до такой степени, что, когда остаешься один, впору спросить себя, наяву ли все это происходит или во сне. Воображение отказывает, другими словами – никаких воздушных замков. С таким же успехом можно сказать – больше никаких надежд. Вы начинаете вести себя развязно и принимаетесь высмеивать то, что должно бы вызывать слезы.
Вы ничего не любите, хотя созданы для того, чтобы любить все; Вы ни во что не верите, хотя, быть может, могли бы верить всему; Вы были способны на все, а теперь – ни на что.
Обладать недюжинными способностями и предвидеть, что Вас ждет провал, обладать обостренной чувствительностью, богатством чувств и не знать, что с этим делать, как это жестоко! Жизнь при этих условиях превращается в каждодневное страдание, страдание, от которого какие-то удовольствия способны ненадолго Вас отвлечь (Ваша цирковая наездница, одалиска[100] Азиаде и другие турецкие кокотки[101]), но вслед за этим Вас ждет новое падение, и Вы ушибаетесь сильнее, чем когда-либо.
Вот Ваш символ веры, изложенный, объясненный и в значительной степени преувеличенный чудаком, который Вам пишет.
Вывод из этой пространной галиматьи таков: я отношусь к Вам с живейшим интересом не столько потому, что Вы таковы, какой есть, сколько потому, что чувствую, кем бы Вы могли стать.
Почему Вы сочли выходом из Вашей скорби развитие мышц, которое убьет в Вас то единственное, что могло бы Вас спасти? Вы клоун, акробат и хороший стрелок; лучше бы Вы стали большим художником, мой дорогой Лоти.
Я хотел бы внушить Вам мысль, которая кажется мне верной: нет на свете такого горя, от которого не было бы лекарства. В наших силах найти его и применить в зависимости от характера несчастья и от темперамента субъекта.
Отчаяние – состояние абсолютно неестественное; это болезнь, которую можно вылечить, как многие другие; лучшее лекарство от него – время. Когда Вы чувствуете себя несчастным, сделайте так, чтобы в Вас сохранился маленький уголок, защищенный от несчастья: этот маленький утолок и будет Вашей аптечкой. Аминь!
Пламкетт.
Расскажите мне о Стамбуле, о Босфоре, о Трехбунчужных пашах и т. д. Целую руки Вашим одалискам и остаюсь преданный Вам
Пламкетт.
XLIЛОТИ – ПЛАМКЕТТУ
Я сказал Вам, дорогой мой друг, что я несчастен? Не думаю, но если я Вам это сказал, я, должно быть, ошибся. Сегодня под вечер, возвращаясь домой, я повторял про себя, что я один из самых счастливых людей на свете, мир – прекрасен. Я ехал верхом в тот прекрасный час, когда январское солнце заходит, золотя черные кипарисы, старые зубчатые стены Стамбула и крышу моего уединенного дома, где меня иногда ждет Азиаде.
Комнату согревала жаровня, воздух был пропитан запахом розовой эссенции. Я закрыл дверь на засов и уселся, скрестив ноги, – поза, очарования которой Вы не понимаете. Мой слуга Ахмет приготовил два кальяна, один для меня, другой – для себя самого и подвинул к моим ногам медное блюдо, на котором курились благовония.
Азиаде с серьезным выражением лица пела песню о джиннах, аккомпанируя себе на барабане, отделанном металлическими бляшками; дым выписывал в воздухе синеватые спирали, я созерцал три дружеских физиономии, на которые так приятно было смотреть: моей возлюбленной, моего слуги и моего кота, и мало-помалу забывал о печальной человеческой участи.
Никаких незваных гостей, никаких неожиданных или неприятных посетителей. Если кто-то из турок, откликнувшись на мое приглашение, наносит мне конфиденциальный визит, мои друзья на время забывают дорогу к моему дому, и решетки из ясеня надежно охраняют мои окна – ни в какой час дня любопытный взгляд не может ко мне проникнуть.
