Линда Миллер - Женщины Флетчера
Она была поражена суровостью отца, жесткостью его слов:
– Мы этого не сделаем, дочка. После всего того, что мне сегодня рассказал Гриффин Флетчер, я здесь ни за что не останусь.
Разочарование заставило Рэйчел сжаться в кресле.
– Что же такое ужасное он тебе рассказал, па?
– Незачем тебе знать, что он сказал мне. Как только Бекки будет похоронена и мы отдадим ей последний долг, мы уезжаем. Это все, Рэйчел.
«Значит, так тому и быть»,– с упавшим сердцем подумала Рэйчел.
ГЛАВА 9
Посыльный, выглядевший особенно неотесанным в своих грубых холщовых штанах и потертой фланелевой рубахе, неловко топтался возле камина в гостиной.
Джонас, облаченный в парчовый халат, налил бренди сначала себе, а потом посетителю.
– Ну, Петерсон,– резко спросил он.– Что на этот раз?
Петерсон не мог отвести глаз от окружавшего его великолепия, кадык на его толстой шее судорожно задвигался.
– Свенсон велел вам передать, что Маккиннон уволился. Взял расчет сегодня утром.
Джонас воспринял это сообщение спокойно.
– Случайно не после долгого разговора с Гриффином Флетчером?
Неприятная усмешка искривила ничем не примечательную физиономию Петерсона.
– Вы когда-нибудь видели, как Флетчер дерется, босс?
У Джонаса вырвался болезненный горький смешок. Мучительная, непрекращающаяся боль в паху была красноречивым ответом на этот вопрос, по крайней мере, для него самого, если не для Петерсона.
– Значит, Гриффин побывал там. Кого же он отметелил на этот раз?
Петерсон мял в огромных ручищах шляпу, уже и так потерявшую всякую форму.
– Этого рыжего кузнеца, нанятого в прошлом месяце – Добсона.
Джонас покачал головой при мысли об иронии происходящего. Интересно, отправится ли Гриффин на гору завтра, чтобы устранить последствия своих сегодняшних действий?
– С этим человеком все в порядке?
Петерсон кивнул и, отложив шляпу в сторону, взял предложенную ему рюмку.
– Свенсону пришлось наложить ему швы на голову, и еще у него пропал аппетит, но в остальном он в порядке.
Джонас пригубил бренди.
– От еды Свенсона у кого угодно пропадет аппетит. Маккиннон объяснил, почему он не хочет оставаться?
– Ничего не объяснял – только сказал, что хочет получить деньги, которые ему причитаются, и уехал вместе с доком.
– Понятно,– пробормотал Джонас. Он осторожно опустился в кресло и поморщился, ощутив боль между ногами. – Допивай бренди и отваливай, Петерсон. И передай от меня благодарность Свенсону.
Как только Петерсон ушел, появилась миссис Хаммонд. Она недовольно взглянула на Джонаса и поинтересовалась:
– Что это вы делаете внизу? Вы не в том состоянии...
Джонас закрыл глаза.
– Где МакКей? – резко спросил он.
– Наверное, где-нибудь под ближайшим забором,– ответила женщина.
Джонас усмехнулся и снова открыл глаза.
– Так вытащите его оттуда. Я хочу его видеть – сейчас же.
Выражение безмолвного бешенства, мелькнувшее на лице Хаммонд, привело Джонаса в восхищение. Интересно, в который уже раз подумал он, почему все эти годы она оставалась в его доме, хотя с осуждением относилась почти ко всему, что делал ее хозяин?
– Если вы хоть на минуту вообразили, будто можете послать сейчас за женщиной...
Джонас рассмеялся. За женщиной! Сколько еще времени пройдет, прежде чем он сможет об этом хотя бы подумать...
– Будьте покойны, миссис Хаммонд. Благодаря Гриффину Флетчеру эта приятная перспектива исключается. Сегодня вечером у вас не будет повода для выступлений в защиту нравственности.
Ворча, миссис Хаммонд оставила его одного.
Джонас не сомневался, что Маккей вот-вот явится. Он наполнил рюмку из бутылки, стоявшей на столике возле его кресла, и задумался.
Значит, Гриффин отправился к Маккиннону и предупредил, что его дочери угрожает страшная опасность лишиться невинности «из-за этого чудовища Джонаса Уилкса». Он хрипло выругался, и звук его голоса эхом разнесся по пустой комнате.
Он закрыл глаза, думая о Рэйчел. Он знал, что нужно дать Маккиннону увезти ее. Но даже при одной мысли об ее отъезде в сердце у Джонаса возникло ощущение невыносимой пустоты.
Боже милостивый, что же она с ним сделала? Какой таинственной силой она обладала, если вызвала в нем такие чувства, способности к которым у себя он и не подозревал?
Джонас открыл глаза и увидел Маккея, который, стоя в дверях, наблюдал за ним.
– В чем дело, босс?
Джонас тихим голосом отдал распоряжение.
Эзра Маккиннон стоял на крыльце дома доктора, глядя вверх на усыпанное звездами небо и пытаясь справиться со своим горем. Неужели Бекки больше нет?
Чтобы не упасть, он вцепился рукой в крашеные перила. Каким же дураком надо быть, чтобы второй раз, окончательно потеряв ее, дать горю так сломить себя! С какой стати ему оплакивать ее? Она и так почти убила его своим отъездом – бросив его, бросив свое дитя.
Звук сдавленного рыдания вырвался из горла Маккиннона, эхом отозвавшись в ночи. Слезы душили его, но он сдерживал их. Сейчас ему необходима выпивка. Да, выпивка и хорошая женщина.
Расправив плечи, Маккиннон перемахнул через перила и прошел вокруг дома через залитый лунным светом двор к стойлу. Там он оседлал гнедую лошадь, одолженную им в поселке лесорубов. В сумраке стойла он нащупал пальцем клеймо Уилкса, отвернулся и сплюнул. «Только через мой труп, ублюдок», – поклялся он, обращая свои слова к лесному магнату, вообразившему, будто он может попользоваться дочерью порядочного человека как жалкой игрушкой.
Верное средство подействовало как всегда. Бекки все сделала как надо, размышлял Маккиннон два часа спустя, покинув салун. Он вспомнил возвышенные идеи Рэйчел о превращении этого заведения в пансион и усмехнулся про себя.
Маккиннон вскочил на гнедого и поскакал по темной дороге. Они проведут ночь в доме Гриффина Флетчера, а утром попрощаются, как положено, с Бекки, и уедут подальше от Уилкса. Маккиннон слышал, что работа есть на севере, в Канаде.
Внезапно его окружили всадники, ни звуком не выдавшие своего приближения. Их было шестеро, насколько он успел заметить, и их лица были закрыты. Про себя Маккиннон проклял мягкую землю, заглушившую стук копыт их коней.
Рэйчел проснулась с лицом, залитым слезами. Слишком много прощаний выпало на предстоящий день: с матерью, с мечтами о настоящем доме, с Гриффином Флетчером. В ее сознании, сверкнув, возникла мысль о возможности бунта против отцовского решения. А если она просто откажется уезжать? Что случится тогда?
В окно комнаты для гостей заглянуло утреннее солнышко, и Рэйчел возненавидела его, себя, своего отца. Она была беззащитна против его власти, как с точки зрения закона, так и с точки зрения общественной морали. В конце концов, эта власть перейдет к пока еще неизвестному мужу, опять ускользая от Рэйчел. Она никогда не сможет сама по-настоящему делать выбор, и мысль об этом наполняла ее яростью.
