Анна Годберзен - Слухи
14
«Многие уже заметили, что старейшина холостяков Нью-Йорка, мистер Кэрри Льюис Лонгхорн, впервые появился с молодой леди со своеобразной внешностью, но, несомненно, хорошенькой, на открытии сезона в опере в субботу вечером. Некоторые размышляют о том, уж не ей ли суждено в конце концов приручить этого вечного холостяка. Но только я обладаю эксклюзивными сведениями о том, кто она такая: это мисс Каролина Брод, наследница с Запада, обладающая состоянием, нажитым в медеплавильном бизнесе. Она намеревается на некоторое время осчастливить наш город. Я буду держать вас в курсе, если узнаю еще что-нибудь об этой очаровательной юной леди…»
Из светской колонки в «Нью-Йорк империал», понедельник, 18 декабря 1899Лине следовало бы знать, что первый момент ее истинной славы совпадет с полным крушением всех ее надежд. А также, что если ее имя когда-нибудь попадет в светскую хронику, то его исказят. Если Уилл случайно увидит в газете эту колонку, то, скорее всего, не подумает, что упомянутая девушка ему знакома. Она родилась в мире простонародья и, вероятно, в этом мире и умрет. Она слишком уж возгордилась и переусердствовала, и теперь, видя в газете свое полное имя «Каролина», была противна себе самой за то, что воображала такое ослепительное будущее для такой простой девушки, как она.
Она заплатила в отеле до пятницы, а затем начнется долгое трагическое падение, о котором предупреждала ее Диана. Во-первых, исчезли ее деньги. Конечно, это случайность — ведь за короткий период ушло больше половины этой суммы. Но ей бы хватило еще на какое-то время, а затем на эти деньги она бы уехала из города, чтобы найти на Западе Уилла. Она планировала тщательно составить бюджет и точно подсчитать, сколько денег потребуется, чтобы добраться до Чикаго, а оттуда — в Сан-Франциско. Затем ей нужно будет еще проехать по побережью до одного из тех маленьких городков, о которых раньше говорил Уилл, — несомненно, он вычитал о них в одной из своих книг. И, разумеется, она собиралась прибыть во всем блеске в стиле Элизабет Холланд. И вот исчезли все ее деньги, а вместе с ними — и все ее планы!
Лина просидела в этих невеселых думах почти всю ночь и, наконец, пришла в ярость. Ведь деньги не сами по себе испарились! Они теперь у кого-то. Кто-то их уже тратит, причем, вероятно, на что-то менее значительное, нежели поиски любви всей жизни. И, конечно, имя этого субъекта не напечатано в светской хронике — с ошибкой или нет.
Сначала она подумала, уж не мистер ли Лонгхорн украл ее деньги. Ведь невозможно было даже мечтать о том, чтобы в. первый же визит в оперу она попадет в такую шикарную ложу! Но он очень богат — это уж точно, — так зачем же ему ее жалкие деньги? Потом она подумала на Роберта, слугу мистера Лонгхорна, но ведь Роберт, несомненно, прождал в экипаже возле оперного театра весь вечер. Лина подумала и на портье, и на горничную, и на все невидимые части механизма, обслуживавшего отель, — но затем остановилась. Она постоянно лгала им, так что невозможно было подать жалобу. Будь она старше и значительнее, настоящей леди, эти рассуждения показались бы ей забавными, как детские страхи. Но сейчас мысль о том, чтобы устроить сцену, была столь же ужасна, как и потеря денег. Если бы у нее была половина украденной суммы, она бы прямиком отправилась к Уиллу. Эти мысли одолевали Лину все утро, а около полудня она вдруг вспомнила, что может еще кое-что продать.
— Мисс Каролина Брод, — объявил дворецкий Хэйзов, стоя в углу огромной гостиной.
Лина, маячившая у него за спиной, увидела девушку, впервые подавшую ей надежду на новую жизнь. Она примостилась в углу дивана. На ней была юбка из розового шелка. С недовольным выражением лица Пенелопа подняла глаза, услышав это имя, и задумчиво склонила голову набок. Возможно, подумалось Лине, она заметила, что теперь имя прозвучало иначе, — трудно сказать.
— Я бы вручил вам ее визитную карточку, мадемуазель, — продолжал дворецкий, еще больше смутив посетительницу, — но у нее нет карточки.
Лине пришлось пробираться сквозь целый лес из кресел в стиле Людовика Пятнадцатого, с сине-белой обивкой к молодой хозяйке этого великолепного нового дома. С каждым шагом она утрачивала мужество. Хотя она уже встречалась с Пенелопой раньше, это вряд ли давало повод для светских визитов. Лина с трудом заставляла себя переставлять ноги в кожаных сапожках со шнуровкой — подарок Тристана, сделанный им через день после их знакомства, по полу из черного ореха. Оказалось, что очень трудно быть естественной. Пенелопа взглянула на Лину только после того, как та оказалась в нескольких футах от дивана. Молодая хозяйка перебирала длинными пальцами черно-белую шерсть маленькой собачки:
— Это платье раньше было моим.
Лина посмотрела на бледно-красное платье в горошек, которое надевала в эту осень несколько раз. Она вспомнила, как Пенелопа сказала, отдавая ей это платье, что это было одно из ее любимых. Сейчас Лине пришло в голову: а вдруг кто-нибудь в отеле узнал это платье?
Крупный мужчина с женственными чертами и нежной кожей, читавший газету в кресле рядом с диваном Пенелопы (хотя Лина впервые его видела, она предположила, что это тот самый Бак, о котором говорила Элизабет), заметил, не отрываясь от газеты:
— Несомненно, она носит его не так, как ты.
— О…
Лина пожалела, что пришла сюда. Это было ошибкой, и, не будь она в таком отчаянии, она бы поняла это раньше. Но она действительно сильно нуждалась в средствах и поэтому еще немного приблизилась к своей бывшей покровительнице.
— Представить себе не могу, что привело вас сюда, — резким тоном сказала Пенелопа.
— Вот уж действительно, — добавил Бак, и Лине захотелось провалиться сквозь землю.
— Может быть, я могла бы поговорить с вами наедине?
Пенелопа посмотрела на Лину так, словно та ей предложила собственноручно застелить свою постель.
— Все, что вы можете сказать мисс Хэйз, вы можете сказать и мне, — в конце концов изрек Бак, прервав мучительную для нервов Лины паузу.
Она несколько раз переводила взгляд с Бака на Пенелопу и обратно и, наконец, решилась:
— Я думаю, мы могли бы заключить еще одну сделку.
— Еще одну сделку? — воскликнула Пенелопа. Она смотрела на Лину широко открытыми глазами, словно не веря своим ушам. — Надеюсь, вы никому об этом не рассказывали.
— Конечно, нет. — Лина прикусила нижнюю губу. Интересно, читается ли на ее лице отчаяние? — Но у меня есть новость, которая может показаться вам весьма интересной.
Пенелопа слегка передвинула острый локоть по ручке дивана:
— Итак, что же это?
