Жаклин Рединг - Похищенный рай
Девочка заметно вздрогнула. Отражение радости с ее личика исчезло, и вновь обнаружили себя тени страха. Столь разительная перемена не могла укрыться от Данта. И он понял, что у девочки это — результат давней привычки. «Уж не побивал ли ее Овертон? Если так, я убью негодяя!»
Дант улыбнулся дочери:
— Не бойся, Феба. Тебе никто не сделает ничего плохого.
Феба молча смотрела на него. Похоже, ей даже в голову не приходило, что с Дантом можно разговаривать. Взгляд ее был исполнен такого страха, словно она думала, что он ее сейчас проглотит.
Дант опустился перед ней на корточки, прилагая все усилия к тому, чтобы не испугать ее еще больше.
— Насколько я понял, ты выдержала длительное путешествие. Мой управляющий Ренни сказал, что ты ничего не ела в течение всего дня. Ты голодна?
Девочка долго смотрела на него, ничего не отвечая, потом медленно кивнула.
— Миссис Лидс, наша повариха, готовит лучшие в мире имбирные пряники с патокой. Хочешь имбирного пряника?
Феба снова кивнула.
— Уж я-то знаю, что у нее постоянно лежит на кухне готовый пряник. Хочешь сходить туда и попробовать? И запить его добрым стаканом молока, а?
— Да, спасибо, сэр.
Голосок у нее был тонкий, слабый. У Данта сердце сжалось, когда он услышал его. Внезапно он твердо решил приложить все усилия, чтобы эта малышка больше не знала в жизни страха. И еще он понял, что готов ради нее пойти на все. Даже на смерть.
— Подожди-ка, я пойду сейчас поищу Ренни, чтобы он проводил тебя на кухню.
Но управляющего искать не пришлось, ибо он как раз появился в дверях.
— Ренни, дружище, будь любезен, проводи леди Фебу на кухню и проследи за тем, чтобы миссис Лидс угостила ее хорошим куском своего имбирного пряника и молоком.
Ренни кивнул:
— Будет исполнено, милорд.
Дант вновь перевел глаза на Фебу:
— Это Ренни. Он очень добрый и любит детей. В особенности таких хорошеньких малышек, как ты. Иди с ним. Он отведет тебя к миссис Лидс, которая даст тебе имбирный пряник, как я обещал. И может, даже добавит к нему лимонный крем.
Малышка оглянулась на Беатрис, словно спрашивая разрешения уйти. Девушка мягко улыбнулась ей. Тогда Феба перевела глаза на Ренни, поколебалась еще несколько мгновений, потом слезла со скамейки и медленно пошла к нему. На полпути она вдруг остановилась и обернулась.
— А где мисс Стаутвел? — спросила она. Дант не знал, что ей на это ответить. Несмотря на ту неприязнь, которой он сразу же проникся к гувернантке, он понимал, что мисс Стаутвел действительно является единственным знакомым Фебе человеком. Он не исключал того, что ее отъезд может огорчить девочку, вместе с тем Дант не мог лгать.
Он решил как можно мягче сказать дочери правду:
— Мисс Стаутвел уехала. И не вернется. А ты останешься теперь жить здесь, со мной.
Феба подумала над сказанным.
— Ага, — отозвалась она просто, повернулась к Ренни и вложила в его ладонь свою маленькую ручку. Они вместе вышли из комнаты.
— Очаровательный ребенок, — сказала Беатрис, как только они с Дантом остались одни. — Такая сообразительная.
— Да, это верно, — задумчиво проговорил Дант и надолго замолчал. Потом сказал: — Вам, наверное, интересно узнать, что же все-таки произошло?
— Это не мое дело, лорд Морган.
Дант не пожелал с этим согласиться. Он чувствовал внутреннюю потребность объяснить ей, сделать так, чтобы она поняла. Он должен был сделать это.
— Мне хочется, чтобы вы все же узнали правду, Беатрис. Порой она бывает не такой страшной, как слухи.
Беатрис повела плечами:
— Как вам будет угодно.
Дант оперся локтем о клавесин и задумался. Через несколько мгновений он внимательно посмотрел на девушку и сказал:
— Видите ли, Беатрис, прежде мне приходилось совершать в жизни кое-какие вещи, которыми нельзя гордиться.
— Полагаю, вам сложно будет найти человека, который бы не сказал про себя то же самое, Дант. Лично я не знаю безгрешных людей.
Дант улыбнулся. Для девушки, лишившейся памяти, она была весьма искушена в этой жизни.
— Ага, вот слова человека, которому нечего стыдиться своих поступков.
— Откуда вы знаете? Может быть, я, напротив, совершила в прошлом что-то такое ужасное, что у меня даже отшибло память. Может быть, это даже хорошо, что я теперь ничего не помню. Кто знает, что я творила в прежней жизни? Я просто не могу вспомнить, но это еще не значит, что ничего не было на самом деле.
— Если бы от ужасных поступков у всех людей отшибало память, я давно бы уже ее лишился. Беатрис коснулась его руки:
— Я убеждена в том, что вы не совершили ничего такого. Порой человеку, когда он наедине с самим собой, свойственно преувеличивать тяжесть содеянного. Но стоит поделиться этим с кем-нибудь, как становится ясно, что все в действительности не так плохо.
Дант глубоко вздохнул.
— Феба моя дочь, но ее мать никогда не была моей женой.
За этим последовала секундная пауза, после которой Беатрис проговорила:
— Ну и что в этом такого удивительного?
— Собственно говоря, она была чужой женой.
— О…
Дант продолжал:
— Я хорошо помню тот теплый и мягкий вечер, когда познакомился с Элизой. В Уайтхолле, точнее на лужайке у самой воды, был бал-маскарад. Я почему-то отошел в сторонку, уж не помню, с чего это вдруг. Но зато отлично помню, что услышал в темноте женский плач. Это рыдала Элиза… Я завернул за ограду и увидел ее. Она сидела на каменной скамейке под деревом, закрыв лицо руками. У меня до сих пор стоят перед глазами ее узкие плечи, которые сотрясались от рыданий. Я отвлек ее своим появлением. Она тут же попыталась спрятать от меня свое горе. Я предложил ей носовой платок и спросил, могу ли я чем-нибудь помочь. В ответ она снова разрыдалась.
Дант умолк на минуту, В тот вечер он не искал себе подружки, ибо у него тогда уже была одна. Он сам так до конца и не понял, что заставило его тогда сесть рядом с ней. Может быть, печальный блеск в ее глазах, беспомощность, написанная на освещенном луной лице? Но он сел рядом и обнял ее, давая выплакаться. А то, что последовало за этим, было уже неизбежным.
— Почему она плакала? — спросила Беатрис.
— Я узнал, что она незадолго до того вышла замуж, но почти весь медовый месяц провела в одиночестве. Ибо после неудачной брачной ночи, к которой она была не подготовлена, ее муж, маркиз Овертонский, предпочитал проводить время в обществе других женщин. При этом он не упускал случая оскорбить Элизу и выразить свое отвращение к ней. Он говорил ей, что она ни на что не годна. Говорил постоянно. И в результате загнал ее этим в угол. Какой же человек выдержит, если ему без конца будут вдалбливать мысль о его полной никчемности? Я как мог утешил ее, и мы… — он сделал паузу, подбирая нужное слово, — стали встречаться. Это продолжалось несколько месяцев.
