Барбара Картленд - Ола и морской волк
Эти мысли вернули его к пламени факелов в пещере разбойников, и он подумал, не дадут ли опять знать о себе бандиты, которые в ужасе разбежались, когда матросы убили их товарищей.
Интуиция подсказывала маркизу, что, поскольку главарь был мертв, банда грабителей рассеется, и по крайней мере в ближайшем будущем некоторые из горемычных путников избегут их нападения.
Маркиз зарекся, что этот опасный случай станет для него уроком, и что ему давно следовало усвоить: не испытывать судьбу в чужих странах.
Многие еще места в Европе оставались дикими и нецивилизованными, и он понимал, что даже если бы Ола ехала до Парижа по главной дороге, ей угрожала опасность.
Она подверглась бы нападению если не бандитов, то уж, конечно, воров, которые позарились бы на ее драгоценности, а также стала жертвой мужчин, которые нашли бы ее неотразимой и прибегли бы к силе, чтобы овладеть ею.
«Как может женщина так рисковать собой?» — задавался вопросом маркиз, Он спохватился, ведь Ола была такой молодой, наивной и неопытной.
Они беседовали на равных, и он даже забыл о ее юном возрасте и о том, что она в какой-то мере была еще ребенком.
Он вспомнил, как она озадачила его своим пониманием слова «кокотка», мол, это не кто иной, как актриса.
«Какой-нибудь мужчина возьмется просвещать ее относительно этого, — думал маркиз. — Тогда она станет как и все другие женщины, будет преследовать мужчин, поймает одного из них, станет манипулировать им для достижения своих прихотей».
Он вновь подумал о Саре. Вдруг вспомнил, как Ола сказала, что не желает выходить замуж, чтобы подчиняться мужу.
«Ему придется быть исключительным человеком, чтобы заставить ее подчиниться», — подумал с улыбкой маркиз.
Он заметил, как она пошевелилась.
Ола мотала головой из стороны в сторону, затем пробормотала тихо и невнятно:
— Я… должна… скрыться… я должна!.. Помогите… мне… о… помогите мне!
Маркиз встал и приложил руку к ее лбу. Он был очень горячим, и маркиз понял, что у нее подскочила температура.
Она вновь беспокойно задвигалась, и, хотя Гибсон крепко привязал ее руку к телу, маркиз боялся, что у нее может открыться рана.
Он подошел к ванночке, рядом с которой Гибсон оставил чистый платок и флакон с одеколоном.
Маркиз намочил платок одеколоном и водой, отжал, и когда он стал влажным и холодным, положил его на лоб Олы, которая продолжала бормотать:
— Сильный туман… будьте… осторожны!.. Берегитесь!
Он понял, что она в бреду вновь переживает крушение кареты, трудности и драму своего побега от мачехи.
— Все хорошо, Ола, — мягко сказал он, — вы в безопасности, и вам надо заснуть.
Она стихла на какое-то время, очевидно, успокоенная влажным платком на лбу.
Легко вскрикнув, она возбужденно сказала;
— Я… не могу вернуться… мне надо… скрыться снова… я ненавижу его! Я… ненавижу его! Как… мне… спасти… себя?
Было что-то трогательное в последних словах Олы, и маркиз нежно сказал:
— Вы уже спасли себя. Послушайте меня, Ола, вы — в безопасности, и вам не нужно возвращаться к своей мачехе, вы понимаете?
Он не был уверен, что его слова дошли до ее сознания, но ему показалось, что тело Олы обмякло, и напряжение стало покидать ее.
Казалось, она снова уснула.
«Я, кажется, связал себя обещанием, — приуныл маркиз. — Слышала она меня или нет, но я дал обещание и должен его сдержать!»
Глава 6
— Поздравляю вас, юная леди. Вам повезло, что вашу рану так превосходно обработали, — сказал доктор.
Это был добродушный мужчина, приглашенный на яхту в Гибралтаре для обследования раны Олы. Он нашел, что теперь она вне опасности.
— Пожалуй, вы чувствуете себя слабой, лихорадка вас изнурила, — продолжал доктор, — но хорошее питание и отдых быстро поставят вас на ноги.
— Нужно ли какое-либо укрепляющее средство? — спросил маркиз, входя в каюту после того, как доктор закончил осмотр Олы.
Доктор оглядел роскошную обстановку каюты и сказал с добродушной искоркой в глазах:
— Лучшее средство, которое я могу прописать, делают во Франции.
Маркиз улыбнулся.
— Вы имеете в виду шампанское?
— Я всегда прописываю его моим более богатым пациентам, — сказал доктор, — менее же обеспеченные получают от меня микстуру, которая, по сути дела, немногим отличается от подкрашенной воды!
Маркиз рассмеялся.
— Вы по крайней мере откровенны.
— Я верю в волю пациента, — сказал доктор. — Если они хотят поправиться, они вылечатся; если они хотят умереть, они умрут!
Маркиз заметил, что Ола, хотя и была еще слаба, улыбнулась, слушая их разговор.
— Я причислю себя к первой категории, — сказала она, — и хочу жить.
— В таком случае, как я уже сказал, мы скоро увидим вас на ногах, да еще танцующей, — ответил доктор.
Он взглянул на волосы Олы, прежде чем покинуть каюту, и она слышала, как он уже за дверью сказал:
— Я редко имею удовольствие помогать столь прекрасной юной леди!
Ола прислушалась к ответу маркиза, но они уже отошли далеко, и она так и не узнала, возразил ли он на комплимент доктора, пожаловавшись на то, сколько она доставляет хлопот и является досадной помехой.
Придя в сознание, она узнала, сколько забот проявили о ней.
Гибсон рассказал ей, что маркиз сидел с нею каждый день, когда она была в беспамятстве и высокая температура не позволяла оставлять ее одну.
«Ему, должно быть, это ужасно надоело», — подумала она.
Но потом решила, что раз она столько ему досаждала всячески, то одним огорчением больше или меньше для него уже не имеет значения.
Но когда она стала уже выздоравливать, то заметила, что маркиз сидит с нею и тогда, когда в этом нет уже необходимости.
Он читал ей и не обижался, если она засыпала во время чтения, а когда она могла уже сидеть в постели, они играли в шахматы и в карточный пикет и — что она любила больше всего — разговаривали.
Когда они покинули Гибралтар и плыли по голубизне Средиземного моря, Ола начала ощущать себя здоровой по-прежнему.
Гибсон был уверен, что причина этого улучшения не в шампанском, а в свежих апельсинах и лимонах, которые он смог купить в Гибралтаре.
— Я видел много матросов, мисс, страдавших от отсутствия фруктов после долгого плавания в море, — говорил он ей, — и они чувствовали большую потребность в них, а уж тем более нужны фрукты человеку, у которого заживает рана, Ола поверила словам Гибсона и пила стакан за стаканом соки, которые он готовил для нее, и это, видимо, ускорило заживление ее раны.
— У меня будет шрам? — спросила она у Гибсона, когда он перевязывал рану.
— Не буду обманывать вас, мисс, — ответил он. — У вас здесь навсегда останется след от раны, но, к счастью, он не будет заметен, если, конечно, вы не наденете вечерние платья с очень глубоким вырезом.
