Елена Арсеньева - Разбитое сердце Матильды Кшесинской
И верно, Маля ничего не заметила, ничего не поняла. Она была слишком ошеломлена вниманием императора и императрицы. Но затем ее ожидали еще более изумительные сюрпризы!
Когда всех выпускников по очереди представили императору и императрице, все перешли в столовую воспитанниц, где был сервирован праздничный ужин для хозяев и гостей. Приборы стояли на трех столах – двух длинных и одном поперечном.
Войдя в столовую, император громко спросил Малю, стоявшую поодаль:
– А где ваше место за столом?
– Ваше величество, у меня нет своего места за столом, я приходящая ученица, – растерянно ответила девушка.
– И что же? – удивился Александр. – Вы не едите целыми днями, пока идут занятия?
Маля не удержалась и прыснула:
– Ах нет, ваше величество, конечно, я в обычные дни ем вместе со всеми, но за этим торжественным столом нам, приходящим, дозволено будет усесться лишь потом, когда сядут все прочие, если останутся свободные места.
– Ваше величество, позвольте… – начал вдруг великий князь Сергей Михайлович, выступая вперед.
– Хм! – громко сказал государь. – Как бы не так! Покажи-ка мое место, Всеволожский!
Директор провел его во главу одного из длинных столов. Слева от царя должна была сидеть все та же Рыхлякова, по другую сторону – Скорсюк, еще одна основная протеже Всеволожского. Однако император отодвинул Рыхлякову и обратился к Мале:
– А вы садитесь рядом со мной.
Потом, найдя глазами сына, скромно стоявшего чуть поодаль, Александр приказал:
– Поди сюда, Ники, сядь около этой девушки, да будь ей любезным кавалером. И вы окажите любезность моему сыну. Да смотрите только не флиртуйте слишком!
И с этими словами император отвернулся, занятый разговором с кем-то другим.
Великий князь Сергей Михайлович с досадой отошел в сторону. Гордость его бунтовала, ревность мучила. Захотелось немедленно уйти, но это никак невозможно было сделать, и ему ничего не оставалось, как смотреть на совершенно явную и откровенную попытку государя свести сына с девушкой, за обладание которой князь Сергей отдал бы душу дьяволу.
И поделать было ничего нельзя! Только молчать, смотреть, терпеть… А он-то настроил себе планов! А он-то размечтался! Ну что же, tant pis! [11]
Надобно заметить, это была любимая поговорка Сергея Михайловича, он перенял ее от своего воспитателя, полковника Гельмерсена, бывшего адъютанта отца. Когда Гельмерсену что-нибудь не нравилось, он пожимал плечами и говорил «тем хуже» – с видом человека, которому все, в сущности говоря, было безразлично. Воспитатель и воспитанник продолжительное время поддерживали эту позу, и такая манера дала Сергею Михайловичу в свете прозвище «Monsieur Tant Pis».
Тем временем Маля сидела ни жива ни мертва от смущения. Обычная кокетливая смелость покинула ее. Боже мой! Ее попросили быть любезной с наследником престола? Да мыслимо ли это?! Язык присох к гортани, в голове ни одной мысли, кроме каких-то испуганных обрывков!
Она была бы ужасно удивлена, если бы узнала, что ее сосед точно так же смущен и испытывает ту же робость и неловкость.
Ники думал, что девушка вблизи оказалась еще лучше, чем издали. В своем голубом, расшитом ландышами платье, с напудренными волосами – сценические костюмы выпускникам не велено было снимать – она выглядела необычайно хорошенькой. У нее были чудесные глаза – черные, яркие, живые.
Ники никогда не видел таких глаз. В них была тайна. Они говорили о том, что девушка смущена и испугана, но что-то еще крылось там, в темной глубине… «Если бы мы были сейчас одни, я бы смог рассмотреть, что там таится, – подумал Ники. – Я бы взял ее за плечи, обнял, прижал к себе, наклонился и…»
И вдруг подумал, что, наверное, не стал бы всматриваться в ее глаза, если бы обнял эту девушку и ее нежная грудь прижалась бы к его груди. Ему было бы не до ее глаз! Ее яркие губы привлекли бы его куда больше!
От одной только мысли об этом, от желания поцелуя наследника охватило такое возбуждение, что стало неловко сидеть. Нужно было немедленно отвлечься, заговорить о чем-то…
Ощущая, что у него испарина выступила на висках, Ники испуганно повел глазами по сторонам.
Перед каждым прибором стояла простая белая кружка. Ники посмотрел на свою кружку и, повернувшись к своей взволнованной и волнующей соседке, ляпнул первое, что в голову пришло:
– Вы, наверное, из таких кружек дома не пьете?
Глаза их встретились, и Маля вдруг поняла, что царевич смущен не меньше, чем она сама. И самое главное – в его глазах она заметила обычное мужское выражение робкой жадности.
Увиденное ее мигом приободрило, вернуло уверенности в себе.
«Ну и что, что он наследник престола, ну и что, что он цесаревич, а я простая танцовщица? Главное, что он мужчина, а я – женщина!»
– Ах нет, – заметила Маля с тем очаровательным смешком, который, как ей было отлично известно, не оставлял равнодушным еще ни одного мужчину. – У нас очень попросту. Особенно когда выезжаем в Красницы – это наше небольшое имение. Там все по-деревенски! Совсем другая жизнь. У нас там даже есть глиняные горшки, в которых отец варит уху по-польски.
– Ваш отец сам варит? – удивился Ники. – Как странно! Танцор…
– Вы не представляете, ваше высочество, какой он хлебосол! – улыбнулась Маля. – Для него самое большое удовольствие – принимать гостей и угощать. В этом он великий мастер. В особенности он отличается своим кулинарным искусством на Пасху и на Рождество. К Пасхе отец сам готовит куличи. Он надевает белый передник и сам месит тесто, непременно в новом деревянном корыте. Куличей по традиции у нас пекут двенадцать – по числу апостолов. А еще на пасхальный стол ставят сделанного из масла агнца с хоругвью. Его тоже лепит отец.
– Но ведь у вас, наверное, есть кухарка? – нерешительно осведомился Ники.
Маля хихикнула:
– Конечно, есть, но она возится на кухне каждый день, а отец – по праздникам. Это для удовольствия, вы понимаете? Он вообще любит заниматься разными ручными работами. Как-то раз он построил аквариум – очень сложный, с подводными украшениями из камней. Но настоящее чудо техники – сделанная моим отцом модель Большого петербургского театра со всеми мельчайшими подробностями: декорации поднимаются и опускаются, как в настоящем театре, устроено настоящее театральное освещение маленькими масляными лампами, и можно, крутя рукоятку, приводить в действие полную смену декораций, как во взаправдашнем театре! Отец сам написал для одного балета все декорации.
– Чудеса! – восхищенно воскликнул Ники. – Хотел бы все это увидеть!
