Виктория Холт - Тайна поместья
Заговорщицки улыбнувшись мне, она повернулась и медленной, старческой походкой пошла по коридору.
* * *Прошло еще несколько дней, и я наконец приняла решение.
Я все еще занимала комнаты, в которых мы жили вместе с Габриэлем, и мне там было очень неспокойно. Я стала плохо спать, чего никогда раньше со мною не бывало. Ложась в постель, я сразу проваливалась в сон, но уже через несколько минут я просыпалась, потому что мне чудилось, что кто-то меня зовет. Несколько раз я даже вставала, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь за моей дверью, но потом поняла, что эти крики мне слышались не наяву, а во сне. Иногда это был голос Габриэля, иногда — моего отца, зовущего Кэти.
При всем моем внешнем спокойствии, я была еще очень далека от того, чтобы обрести свое прежнее душевное равновесие. Я чувствовала себя очень одинокой и страдала от отсутствия рядом с собой человека, с которым могла бы поделиться тем, что думала и чувствовала. В доме не было никого, с кем я могла бы по-настоящему подружиться, чтобы не чувствовать себя чужой и никому не нужной. Каждый день я спрашивала себя: «Почему ты до сих пор здесь?» — и отвечала: — «Потому что мне некуда ехать».
Как-то раз днем я гуляла среди развалин, время от времени по привычке зовя Пятницу, как вдруг услышала шаги. Мои нервы в последнее время были в таком напряжении, что я не удивилась бы, если бы вдруг увидела силуэт монаха, одетого в черную рясу.
Но вместо него передо мной появилась вполне современная фигура, и я узнала Саймона Редверса.
— Значит, вы все еще надеетесь найти свою собаку, — сказал он. — Вам не кажется, что если бы он был здесь, он сам прибежал бы домой?
— Да, конечно, я понимаю, что глупо его звать.
— Все-таки странно, что он пропал накануне…
Я кивнула.
— А почему вы приходите сюда искать его?
Я не сразу ответила, потому что не знала, что сказать. Затем я вспомнила о колодце, от падения в который Пятницу спас доктор Смит, и сказала о нем Саймону.
— По-моему, пруды опаснее, чем этот колодец. Вы их видели? Их стоит посмотреть.
— Да, видела, — ответила я. — Но мне здесь все интересно, не только пруды.
Он помолчал некоторое время и затем сказал:
— Я должен выразить свое восхищение вашей выдержкой, миссис Кэтрин. Многие женщины в вашем положении не вылезали бы из слез и истерик. Хотя, мне кажется, с вами и должно быть все по-другому.
— В каком смысле? — спросила я.
Он улыбнулся и, пожав плечами, продолжал:
— Ведь между вами и Габриэлем не было такой уж безумной любви, не правда ли? По крайней мере, с вашей стороны.
От негодования я на несколько секунд лишилась дара речи, он же заговорил опять.
— В браке по расчету расчет должен быть безупречен. Жаль, что Габриэль лишил себя жизни до того, как умер его отец… опять же с вашей точки зрения жаль.
— Я вас не понимаю, — с трудом произнесла я.
— А я уверен, что вы прекрасно меня поняли. Если бы он умер после сэра Мэттью, ваше наследство было бы несравненно больше, к тому же вы успели бы стать леди Рокуэлл вместо миссис Рокуэлл. Так что для вас это был действительно большой удар, однако же вы не показываете этого и ведете себя так, как и подобает тихо скорбящей вдове.
— По-моему вы просто стараетесь оскорбить меня.
Он засмеялся, но глаза его сердито блеснули.
— Я считал его своим братом, — сказал он. — Между нами всего пять лет разницы. Я видел, что вы сделали с ним. Он считал вас совершенством. Вы должны были позволить ему подольше насладиться этой иллюзией, а вы поторопились… Ему ведь и так недолго оставалось жить.
— Вы понимаете, что вы говорите? — воскликнула я.
— Я то все понимаю. Неужели вы думаете, что я могу принять эту нелепую версию доктора Смита? Поверить, что Габриэль покончил с собой из-за плохого сердца? Да он уже несколько лет знал о том, что болен. С чего это ему понадобилось жениться, чтобы через две недели лишить себя жизни из-за давней болезни? Нет, причина не в этом, только вот в чем? Поскольку его смерть последовала так скоро после женитьбы, логично предположить, что она как-то с ней связана. Так как я видел, до какой степени он боготворил вас, я могу себе представить, как на него должна была подействовать утрата иллюзий.
— Что значит «утрата иллюзий»? О чем вы говорите?
— Вам это должно быть известно лучше, чем мне. Габриэль был невероятно чувствительной натурой. Если бы он вдруг обнаружил, что за него вышли не по любви, то жизнь потеряла бы для него всякую ценность, и тогда…
— Это чудовищно! Как вы можете такое говорить! Вы что, думаете, что он нашел меня в канаве и вытащил из нищеты? Если так, то вы заблуждаетесь, о чем вам, впрочем, прекрасно известно. Кроме того, я и понятия не имела о том, что у его отца есть титул и все это состояние, когда выходила за него замуж. Он мне ничего об этом не говорил.
— Тогда почему вы вышли за него замуж? Уж не по любви ли? — Он вдруг схватил меня за плечи, и его лицо приблизилось почти вплотную к моему. — Вы не любили Габриэля. Ведь так? Отвечайте мне!
Я почувствовала прилив ярости против этого человека, против его надменного самодовольства и его уверенности в том, что он все знает.
— Как вы смеете! — крикнула я ему. — Сейчас же уберите руки, слышите!
Он повиновался и снова засмеялся.
— По крайней мере, мне удалось нарушить вашу безмятежность и вывести вас из равновесия. И я все равно убежден, что вы не любили Габриэля, когда выходили за него.
— А я убеждена, — сказала я резко, — что вам это чувство по отношению к другим вообще не знакомо. Человек, который любит себя так, как любите себя вы, вряд ли способен понять и оценить привязанность, которую другие люди могут дарить своим ближним.
С этими словами я повернулась и пошла прочь, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться о лежащий на земле камень.
Он не стал меня догонять, чему я была очень рада, потому что меня всю трясло от ярости, и я не хотела больше его видеть.
Значит он считает, что я вышла замуж ради титула и наследства, которые ждали моего мужа; более того, по его мнению это стало известно Габриэлю и из-за этого он лишил себя жизни. Таким образом, в глазах Саймона Редверса я была не только авантюристкой, охотившейся за состоянием, но и убийцей!
А все-таки, почему я вышла замуж за Габриэля? Саймон прав в одном — я не была влюблена в него и не сгорала от страсти. Но чего он не может понять, так это того, что меня на это толкнула жалость к Габриэлю и желание сделать его счастливым, потому что сам он видел свое счастье только со мной. Была и еще причина — мне хотелось вырваться из Глен-хауса и начать новую жизнь.
