Анастасия Туманова - Цыганочка, ваш выход!
Они говорили и говорили, блестя зубами, сверкая глазами, радостно заглядывая ему в лицо, задавали вопросы и не ждали никаких его ответов – а Семён и отвечать не мог. Потому что почти не слышал того, что говорили парни, а в голове билось одно: Меришка здесь. Осталась, не ушла за целый год, не уплыла за море с белыми. Почему? Господи, почему?!
Родня угомонилась глубоко за полночь: бабке Насте еле удалось разогнать всех по шатрам: «Хватит, пристали к парню! Завтра он с вами пойдёт, завтра и коней посмотрит, и племянников! И женится завтра! А сейчас спать идите, голова уже от вас гудит! От ваших воплей кто угодно на войну убежит, а я впереди всех поскачу!» Молодые цыгане нехотя разошлись, и табор наконец затих. Месяц в голубом сиянии завис над шатрами, и вся степь, и дальние холмы, и обрывистый берег реки оказались сплошь залиты прозрачным светом. В реке время от времени всплёскивала рыба, словно отвечая ей, тихо фыркали кони, бродившие в высокой траве, изредка ворчала проснувшаяся собака или плакал ребёнок. Из палатки деда Ильи доносился богатырский храп, время от времени прерываемый сердитым старухиным бурчанием:
– Да уймись ты, старый… весь табор от тебя трясётся! Илья, да повернись ты, сделай милость, на бок, шатёр ведь завалится…
Семён лежал на влажной от росы траве возле погасших углей, вслушивался в это полузабытое бабкино ворчание, смотрел в тёмное, закиданное звёздами небо, которое медленно кружилось над головой, спускаясь всё ниже, словно затягивая в себя. Он выспался днём и сейчас, как ни старался, не мог больше задремать. Из темноты тянуло сыростью, чуть слышно стрекотали кузнечики, лунный свет заливал раскинутые крылья цыганских шатров… и Семён чувствовал, как отпускает, разжимается в груди тот жёсткий кулак, в котором, казалось, было стиснуто сердце весь этот год – трудный год вдали от табора, на не нужной ему войне. У своих он теперь… надолго. Навсегда. Войны больше нет. И нет той силы, которая погонит его, Сеньку Смоляко, прочь от этих драных шатров и гаснущих в темноте углей, от скрипучих телег, от лошадиного фырканья, от красной полосы заката… от всего, что ещё в детстве вошло в душу и засело в ней навсегда.
Так, стало быть, Динка уехала… Семён прикрыл глаза, вспоминая Дину, свою городскую двоюродную сестрёнку, дочь дядьки-хоревода из Москвы. К кочевым родственникам она пришла, спасаясь от ЧК. Почти одновременно с ней появилась в таборе и Меришка – княжна Мери Дадешкелиани. Когда-то обе они учились в одной гимназии.
Глядя на этих двух подружек, цыгане только диву давались. Дина, кровная цыганка, мучилась в кочевом таборе ужасно, не умея ни просить, ни гадать, ни плясать на базарных площадях за копейки. Меришка же чувствовала себя среди цыганских девчонок как рыба в воде. Впрочем, все были уверены, что, как только табор окажется на Юге, у господ, раклюшка[27] сразу же уйдёт. Цыгане не знали, что у Сеньки уже хватило наглости позвать княжну замуж. А она, к его крайнему изумлению, согласилась.
Видит бог, он её любил. До темноты в глазах любил эту смешную, красивую – такую чужую – девушку с гордой и открытой улыбкой, с чёрными, как у цыганок, глазами. Семён знал: если Мери выйдет за него, он всё сделает, чтобы она до конца жизни об этом не пожалела. И какое-то время даже искренне верил, что у них всё будет хорошо. И сам не знал, когда, отчего появились у него тяжёлые, не дающие покоя мысли. Мысли о том, что обрадовался он рано и скоро всё это кончится.
Меришка могла сколько угодно строить из себя лихую гадалку, сочиняя сказки про марьяжного короля и злодейку-даму деревенским бабам. Грех спорить, у неё хорошо получалось. Но Семён видел: среди чёрных и глупых таборных девчонок Мери всё равно светится звездой. Чистой и чужой. Он хорошо помнил то раннее утро, когда проснулся в своём шатре от истошных криков снаружи. Голосили, перебивая друг дружку, Дина и Меришка, и по накалу воплей было ясно: с мига на миг девки сцепятся всерьёз. Семён осторожно выглянул из-под края полотнища.
– Да ради бога, Дина!!! Ещё после Маньчжурии, после назначения той возмутительной контрибуции Китаю было понятно, чем всё это закончится! Отец говорил, что, если бы не слушали тогда Европу и Америку, не попустительствовали бы банде Безобразова, ничего бы не случилось! Ну, вспомни эти мерзкие безобразовские прожекты захвата Китая, Кореи!
– Можно подумать, ты это всё помнишь! Ты тогда едва-едва родилась!
– Не помню, ну и что с того?! Это не значит, что это всё неправда! Отец…
– …а Витте и Ламздорф проявили преступную нерешительность! Надо было изыскать возможность надавить на царя! И если бы не «милый друг» императрицы…
– Вот-вот, всегда найдётся тысяча причин! – бушевала Мери, сверкая глазами и то и дело отбрасывая с лица незаплетённые волосы. – И ещё больше сделается глупостей! Почему не вывели вовремя войска из Маньчжурии?! Почему Алексеева отправили в Порт-Артур, ведь все знали, что он сторонник Безобразова и попросту авантюрист?! Зато потом – ура, храбрость русских моряков! Ура, героическая гибель «Варяга»! Ура, гениальность Макарова! Вот словоблудие и всякая восторженная трескотня в России всегда были на должной высоте, нечего сказать! У-у, м-мама дзаглэ…[28]
– Кто – Макаров? – испугалась Дина.
– Ваш царь-батюшка!!! Болван и половая тряпка, прав был отец… Вот уж кто был в самом деле кругом виноват… И не защищай, слушать не буду! Всё заслужил: и Февральскую, и отречение, и…
– Мери, Мери! Екатеринбург, дом Ипатьева он тоже заслужил?! И его семья?!
– Я помню!!! И эта кровь на большевиках останется навсегда! Боже, как же повторяется история всех революций… Помнишь Робеспьера, якобинцев, Марию-Антуанетту и Людовика?.. Но всего этого можно было избежать! А если правитель страны по воле случая не имеет собственной головы, он обязан слушаться тех, у кого эта голова имеется! А не собственную психопатку-жену и её вора-любовника!
– Мери, опомнись, ты говоришь о покойниках! И в каком тоне!
– Наплевать! Всё равно уже ничего не переделать! – Мери решительно улеглась на траву, закинула руки за голову, закрыла глаза. Тихо, но решительно сказала: – Вот ты всё ругаешь Витте…
– Не я, а твой отец, между прочим! Ты сама рассказывала!
– Пусть так. Но согласись, что, если бы не его гениальные способности дипломата, мы бы остались тогда без всего Сахалина и выплачивали к тому же огромную контрибуцию! Не зря же Витте за Портсмутский мирный договор графом пожаловали! Да к тому же… – Внезапно Мери умолкла на полуслове: из соседнего шатра выползла заспанная цыганка и, бурча, принялась греметь котелками. Покосившись на неё, Мери вновь повернулась к подруге и негромко заговорила на незнакомом, странно картавящем языке. Дина ответила ей, и бурная политическая дискуссия – теперь уже вполголоса – возобновилась.
