Ханна Хауэлл - Если он поддастся
– Отдохните, дети. Что-то мне кажется, что граф заставит вас завтра изрядно потрудиться.
Трое младших скрылись в двух соседних спальнях, соединенных дверью. Олимпия услышала, как эта дверь захлопала, стоило мальчикам зайти внутрь. Эйбел же задержался в коридоре. И рассматривал баронессу с выражением, от которого той стало неуютно. По уму он был старше своих двенадцати лет, и Олимпия испытывала грусть от этого. У него никогда не было детства.
– Где Артемас и Стивен? – спросил он наконец.
– Занимаются поисками, как и вы, – ответила Олимпия и, не сдержавшись, погладила его по густым вьющимся волосам. То, как он съежился, но не отшатнулся от нее, позабавило Олимпию и одновременно обрадовало. – Они скоро вернутся и устроятся в спальне напротив.
– Хорошо. Если понадобится, я мог бы помочь им, но, думаю, у них лучше получится.
Эйбел зашел в спальню и осторожно прикрыл за собой дверь. Покачав головой, Олимпия отправилась к себе, зная, что племянники обязательно дадут ей знать, когда вернутся, – когда бы ни пришли.
Накинув пеньюар у себя в спальне, баронесса решила немного почитать, но тут послышался тихий стук в дверь.
– Ну слава богу! А то я уже начала беспокоиться. – Олимпия впустила племянников в комнату. – Нашли что-нибудь стоящее?
– Я думаю, что сестру Мэри увезли из страны. – Артемас уселся в кресло рядом с камином.
– Я очень боялась, что так и произойдет, – со вздохом сказала Олимпия и опустилась на край кровати. – Значит, мы ее упустили?
– Может – да, а может – нет. – Стивен устроился на подлокотнике кресла, в котором сидел брат. – Мы приблизительно знаем название корабля, на который ее посадили. Он сначала пойдет к побережью Шотландии, а уж потом направится в колонии. Это дает время перехватить ее в Шотландии, если там мы вовремя перебросимся словечком кое с кем.
– Поговори с Полом. Он знает, есть ли там кто-нибудь из наших. Боюсь, потребуется время прикинуть, кто из нашего клана может там находиться в это время года. А вот у Пола острая память на такие вещи.
– Будет сделано. – Артемас встал и направился к двери. Потом остановился и, обернувшись, чмокнул тетушку в щеку. Стивен сделал то же, а вот Артемас вдруг снова остановился – уже на пороге.
– Тебя что-то беспокоит? – спросила Олимпия.
– Граф, – ответил он, пристально взглянув на нее.
Олимпия вздохнула:
– Пойми, я вдова, и мне уже двадцать шесть лет.
– Я знаю. И не собираюсь говорить, как тебе следует поступать. – Артемас криво усмехнулся. – Пусть этим займется дядюшка Аретас. Я просто хочу сказать, что граф – человек, который надеется, что люди абсолютно честно ведут себя с ним. Сейчас он верит, что ты именно так и поступаешь. Поэтому мне кажется, что нужно рассказать ему об Илае.
Олимпия выругалась, когда племянник вышел и закрыл за собой дверь. Аретас мог стать проблемой, но она мысленно отмахнулась от предложения Артемаса. Однако он был прав насчет Брента. У него действительно имелись причины не доверять тем, кто что-то скрывал от него. И очень веские причины не доверять женщинам, так как мать, главная женщина в его жизни, предавала его снова и снова, раз за разом. Его недоверие росло при каждой новой встрече со сводными братьями, и теперь он не мог не думать, что вся его жизнь полна лжи. Конечно, она, Олимпия, открывала ему правду, но в мизерных дозах, и это было неправильно.
Баронесса налила бокал вина, затем подошла к окну и оглядела парк, залитый неярким лунным светом. Тайны, которые она хранила, касались только ее. Лишь семья знала о них. Олимпия очень долго держала все секреты при себе, понимая, что испытает боль, если решит поделиться ими с кем-то еще. Трудно было рассказать даже то, что она уже открыла Бренту. Но попытаться раскрыть свой самый главный секрет – это было бы подобно смерти.
– Илай, – пробормотала она и почувствовала боль в сердце. Ей очень его не хватало, он был величайшей ее ценностью и главным секретом.
Даже родные Олимпии никогда не упоминали его имя, – точно так же редко говорили и о ее замужестве. Однако Илай был записан как барон Миртлдаунс, если кто-то вдруг заинтересуется. И уж совсем мало усилий потребуется кому-нибудь, чтобы узнать, что барон, указанный в регистрационных книгах, не мог быть ее мужем. К счастью, за тринадцать лет никому в голову не пришло искать правду, поэтому она решила оставить все как есть – молчать о том, что держит Илая в деревне.
– Где он и должен оставаться, пока не вырастет, – громко сказала Олимпия, как будто повторение этих слов вслух могло помочь ей и в дальнейшем хранить тайну.
От Илая ее мысли вернулись к той кошмарной ночи тринадцать лет назад. К ночи, когда был зачат Илай. Она вздрогнула и сделала большой глоток вина, чтобы остановить поднимающийся в душе страх. Кузен Мейнард – ее друг по детским играм – часто бывал у них. В тот вечер он смотрел на нее так, что мороз пробирал до костей. Она не успела уйти к себе, потому что он напал на нее, воспользовавшись своим даром, очень похожим на дар Аретаса. Слишком юная, чтобы защитить себя от его искусства, она подчинилась воле Мейнарда. Олимпия плохо помнила, что случилось потом. Очнулась же с юбками, задранными до талии, и с острой болью между ног. Попытавшись встать, она уперлась ладонями в пол и по остаткам эмоций на ней «прочла», что с ней сделал кузен.
Кузен Мейнард дорого заплатил за свою жестокость. Пребывая все в том же шоковом состоянии, она все же осознала, что вышла замуж, а спустя короткое время стала вдовой. Она знала, что братья убили кузена. Вероятно, им помогли другие родственники из их немалой семьи. Но Олимпия не стала интересоваться подробностями. Через какое-то время она поняла, что носит ребенка, и это ошеломило ее. Она ведь сама была еще ребенком. Ей приходило в голову, что нужно избавиться от этого постоянного напоминания о надругательстве Мейнарда, но стоило подумать об этом, как ребенок начинал шевелиться у нее в утробе. Она не нашла в себе сил избавиться от него. Вот так родился Илай – не только источник воспоминаний, которых она предпочла бы не иметь, но и источник ее радости.
Аретас был прав: Брент должен был об этом узнать от нее, прежде чем сам все узнает. И ведь это возможно! Она понимала, что ей не хватит сил долго противиться желанию отдаться ему. Следы же на теле от рождения Илая, пусть не такие уж большие и заметные, все-таки были. И вполне возможно, что Брент заметит их. Она уже почти решила, что станет его любовницей, что теперь уже не остановит Брента в последний момент.
«Но подождем еще немного», – думала баронесса, сбрасывая пеньюар и забираясь в постель. Ах, это так прекрасно – чувствовать себя желанной таким мужчиной, как Брент! Хотелось как можно дольше наслаждаться этим ощущением. Мужчины очень редко правильно реагируют на новость о том, что у женщины, которую они желают, есть ребенок. Ей хотелось, чтобы ничто не смогло помешать разгоравшейся страсти, которой они с Брентом отдавались так естественно и непринужденно. То был эгоизм чистейшей воды, и она прекрасно это понимала, точно так же, как осознавала, что рискует доверием графа. Но какое-то время все, что происходило между ней и Брентом, будет принадлежать ей, только ей.
