Вера Крыжановская - Рекенштейны
Наблюдая, несколько рассеянно в этот раз, за своим учеником, который приготовлял уроки, молодой человек предался раздумью. Необходимость оставить дом, где он рассчитывал найти спокойную, надежную пристань, сильно смущала его. Вместе с тем его преследовал образ Габриэли, мысль, что эта женщина втайне любит его, неотвязно приходила ему на ум.
Он уловил накануне пламенный предательский взгляд, искавший его взгляда. Но он отгонял от себя подобное предположение, припоминая лишь дерзкие, презрительные слова, которыми она осыпала его.
V. Извинение
Было часов около восьми, когда лакей пришел доложить Готфриду, что кто-то желает с ним говорить и просит его выйти в коридор. Молодой человек встал несколько удивленный; но им овладело чувство неудовольствия, когда он увидел, что его ожидала Сицилия, камеристка графини.
— Извините, что я беспокою вас, господин Веренфельс, — сказала она, видимо смущенная, — но графиня прислала меня спросить вас прийти к ней на минуту по делу.
Веренфельс сморщил брови.
— К сожалению, я не могу исполнить требования графини, и у нас с ней нет никакого дела, насколько мне известно. Но если ей угодно прислать мне сказать, какое это дело, то я к ее услугам.
Сицилия не двигалась с места и в волнении крутила край своего передника.
— Месье Веренфельс, — сказала она вдруг, понижая голос, — прошу вас, не усложняйте еще более того, что и так очень сложно, и не отказывайтесь от коротких переговоров, которые избавят всех от больших неприятностей. Позволю себе сказать вам, что сегодня утром была весьма неприятная сцена из-за вас между барином и барыней. Старый граф бывает подчас очень жестоким.
Готфрид понял, что графиня решилась извиниться перед ним по требованию графа. Это ставило молодого человека в тяжелое положение, но мог ли он, несмотря на свое к тому отвращение, отказаться от этого свидания?
— Хорошо, я иду.
Камеристка попросила его подождать в маленькой приемной, затем, приподняв портьеру, сказала:
— Пожалуйста, графиня ждет вас.
Готфрид вошел в будуар, освещенный лампой, подвешенной к потолку; другая лампа, под кружевным абажуром на красной шелковой подкладке, стояла на столе возле дивана.
В комнате, казалось, никого не было. Молодой человек взглянул вокруг с удивлением, но в ту же минуту он увидел Габриэль, сидевшую на подоконнике, покрытом плюшевой подушкой. Она была в белом пеньюаре, и ее длинные, черные косы резко выделялись на нем.
Готфрид, взглянув на нее, тотчас понял, чего ей стоило свидание. Она была бледна, как ее белое платье, и руки ее, опущенные на колени, были крепко сжаты. Он подошел к ней, холодно поклонился и, устремив на нее взор, спросил:
— Что вам угодно графиня? Я к вашим услугам. Габриэль хотела ответить, но ее дрожащие губы отказывались ей служить.
— Я помимо моей воли тревожу вас, графиня, и, надеюсь, что вы скоро будете совершенно избавлены от моего присутствия, — сказал Готфрид с горечью.
Молодая женщина с трудом преодолела себя и, указав рукой на стул, промолвила:
— Я для того именно и желала видеть вас, чтобы просить остаться при моем сыне и не покидать нашего дома.
— Это невозможно, графиня, после того, что произошло.
— Но я хочу тоже выразить вам мое сожаление, что оскорбила вас, и обещаю, что никогда впредь вы не будете иметь причины жаловаться на недостаток уважения к вам. Если же вы останетесь при своем намерении отказаться от места, то это может вызвать мой развод с мужем. А я не думаю, чтобы вы желали этого.
Она говорила медленно, будто ей не хватало воздуха, затем замолчала и устремила глаза на своего собеседника. Множество разнородных чувств отражалось на его красивом, выразительном лице. Прежде всего он был неприятно удивлен; затем его смутила мысль, что из-за него разразилась такая гроза между супругами; но когда взгляд его упал на врага, на эту красивую, молодую женщину, так смирившуюся перед ним, в сердце его мгновенно пробудилось все его рыцарское великодушие; он быстро подошел к Габриэли и со свойственной ему симпатичной откровенностью сказал:
— Я остаюсь, графиня, и молю вас простить мне резкие слова, которые вырвались у меня вчера и были для вас причиной неудовольствия; это тем более тяжело, что я сам виноват, позволив себе в зимнем саду коснуться неосторожно оскорбившего вас вопроса. Я пойду сейчас сказать графу, что остаюсь при вашем сыне. Избави меня Бог быть невольной причиной семейного несчастья.
Габриэль слушала, прислоняясь к окну и закрыв глаза. Хаос чувств кипел в ее груди. Она ненавидела Готфрида за его холодность, за унижение, которого он ей стоил; но когда его враждебная сдержанность смягчилась, когда на нее устремились его глаза, горящие сердечным сожалением, вся злоба ее исчезла и уступила место странному мучительному чувству, непобедимому очарованию, которое приводило ее в упоение.
При последних словах молодого человека она подняла голову.
— Отчего вы говорите: «семейное несчастье»? Разве вы в самом деле думаете, что развод со старым, больным и жестоким человеком может быть для меня несчастьем? Когда сорокалетний мужчина искушает пятнадцатилетнюю девочку своим титулом, своим богатством, своим положением, реакция сердца неизбежна. И я не хочу более отрицать. Да, я люблю Арно, и ваши упреки в зимнем саду вполне заслуженны. И так как я не могу принадлежать моему пасынку, то не хочу развода. Неужели преступление, что я люблю Арно и желаю быть им любимой?
— Я не имею права судить о таком щекотливом вопросе. Могу только жалеть графа Арно. Но я думаю, графиня, что вы ошибаетесь в ваших собственных чувствах.
Готфрид говорил без всякой задней мысли, но в Габриэли слова: «вы ошибаетесь в ваших собственных чувствах» вдруг подняли сильную бурю. Давно она подозревала, какого рода чувство внушал ей Веренфельс, и теперь ее волнение не оставило ей никакого сомнения насчет несчастной страсти, покорившей ее ветреное сердце. И это сознание внушило ей мысль солгать, что она любит Арно.
Что значили слова Готфрида? Было ли то случайное мнение, или он подозревал истину, действительную причину ее ненависти, такой гордой, пылкой и страшной? Ей казалось, она умрет под тяжестью унижения от мысли, что холодный, сдержанный молодой человек угадал ее тайну. В эту минуту взоры их встретились, и в одно мгновение Готфрид понял то, что лишь подозревал. Под мимолетным впечатлением синие глаза выдали тайну, и лицо Габриэли вспыхнуло.
Графиня почувствовала себя сраженной; все чувства в ней дрожали, сердце ее билось так, что готово было разорваться, в глазах потемнело, и, боясь упасть с подоконника, она встала и ощупью искала спинку ближайшего кресла. Веренфельс невольно опустил глаза и хотел поспешно уйти, но, заметив смертельную бледность на лице Габриэли, которая с помутившимся взглядом едва держалась на ногах, он кинулся, чтоб поддержать ее.
