Лиза Бингэм - Дальняя буря
Сьюзан вырывалась и извивалась. Он не пускает ее! Он не пускает ее! Настоящее перемешалось со звуками и образами прошлого, и девушке уже казалось, что это не Дэниел держит ее, а другой, злобный мужчина.
— Сьюзан. Сьюзан, хватит!
Она почувствовала, что он трясет ее. Понемногу она различила лицо Дэниела и стала успокаиваться, дрожа от холода, пробиравшего ее до костей.
Едва двигая губами, Сьюзан произнесла:
— Пусти меня. Пожалуйста.
Глаза Дэниела потемнели и стали непроницаемыми, отразив ее боль. Он ослабил хватку, но до конца не отпустил.
Когда он понял, что она больше не собирается бежать, неловкими пальцами стал застегивать пуговицы ночной рубашки Сьюзан.
— Я не причиню тебя зла. Ты же знаешь. Но Сьюзан так не думала. Каждое его движение глубоко отзывалось в ней, заставляя сомневаться в себе и своем будущем. Знает ли он, какому испытанию подвергает ее, возбуждая в ней ожидание и страх. И хотя тело Сьюзан призывало сладостные ласки Дэниела, ее разум не давал ей избавиться от ужасов прошлого.
Пальцы Дэниела дотронулись до межключичной впадинки на шее Сьюзан, и последняя пуговица скользнула в петельку. От этого прикосновения по телу девушки разлилось тепло.
Большой палец Дэниела очертил круг, потом поднялся к подбородку Сьюзан и еще выше — к нижней губе. Дэниел наклонил голову.
— Только один раз, — прошептал он.
Девушка слабо запротестовала, но Крокер не обратил на это никакого внимания. Он провел пальцем по ее губам, потом прижался к ним ртом.
Она оттолкнула его, делая в то же время нерешительный шаг вперед. Сьюзан желала, чтобы он крепче обнял ее, изгнал боль из ее сердца. Ей хотелось, чтобы он ушел и оставил ее в покое. Разрываемая надвое противоречивыми стремлениями, Сьюзан пришла в невообразимое смятение. Она не знала, как долго сможет противостоять враждующим между собой чувствам, но чтобы Дэниел больше не прикасался к ней — это представлялось Сьюзан чем-то немыслимым.
Поцелуй закончился, и у Сьюзан подогнулись колени. Противоречия внутри нее росли, переплетались, захватывали ее. Воспоминания, темные и страшные, заполнили комнату. Навязчивые запахи отравляли воздух. Призрачные крики. Дальний гром.
— Нет!
Руки Сьюзан взметнулись неосознанным движением. К горлу подступили рыдания. Дэниел поймал ее и завел руки ей за спину.
— Я не один из тех дезертиров, Сьюзан! Я не причиню зла тебе или твоей семье.
Она не пыталась отрицать то, что он прочел по ее лицу. Он слишком хорошо это знал.
— Ты сыщик. Дэниел не ответил.
В ее голосе засквозило едва скрытое отвращение:
— Ты убивал.
Выражение его лица сделалось жестким и печальным.
— Да.
— Те дезертиры убили мою маму. И моего отца.
— Да.
— Чем ты отличаешься от них, Дэниел?
Слова обвинения повисли в полутемной комнате. У Сьюзан заныла грудь — в приступе самообвинения, ужасного раскаяния. Что она наделала? Зачем произнесла эти страшные слова? Ей хотелось взять их обратно, но теперь уже поздно. Волна стыда залила девушку, когда та поняла, что глубоко ранила Дэниела. Хотя выражение его лица не изменилось, она знала, что ранила его.
— Ничем.
Он сделал шаг назад.
— Нет, Дэниел, я…
Желая остановить его, Сьюзан схватилась за полу рубахи Дэниела, и слова замерли у нее в горле. Под своими пальцами она почувствовала голую кожу.
Взгляд Сьюзан скрестился со взглядом Дэниела. Он пристально смотрел на нее.
Хотя неожиданное прикосновение снова вызвало неловкость, девушка решила не отступать. Она заставила свою ладонь раскрыться и прижаться к выпуклости грудной мышцы Дэниела. Потекли нескончаемые минуты. Долгие мгновения, когда Сьюзан пыталась сосредоточиться не на прошлом, а на настоящем. Не на шайке безымянных бандитов, разрушивших ее жизнь, а на Дэниеле.
Она перестала задыхаться.
Ее тело стало постепенно наливаться теплом.
— Нет, — снова прошептала она. — Нет, ты не похож на тех людей. Ведь так?
Последние слова она произнесла скорее для себя.
Трепеща, Сьюзан подошла ближе, пока складки ее ночной рубашки не коснулись ног Дэниела. Она обвила его шею руками и обняла его.
— Прости. — Сьюзан прижалась к нему, вцепившись ногтями в ткань рубахи Дэниела. — Прости.
— Ш-ш-ш.
Звук был похож на вздох. На вопрос. На благословение. Он обнял ее так крепко, что они стали единым целым — одной плотью, одним разумом. Одним сердцем.
— Прости…
Сьюзан зажмурилась, чтобы защититься от сожаления, готового поглотить ее.
Она почувствовала, что Дэниел в нерешительности. Он поцеловал ее волосы.
— Расскажи мне, Сьюзан. Расскажи, что случилось в тот день.
— Нет. — Она покачала головой.
— Пожалуйста.
Сьюзан затрясло. Она никогда и никому не рассказывала всей правды. Она не могла. Не сейчас. И никогда. Еще ребенком она похоронила в глубинах своего разума демонов прошлого. И каждый год добавляла новый запор на этом погребальном склепе. Каждый раз, когда призраки грозили вырваться на свободу, она загоняла их обратно. Она не могла выпустить их. Они оставались в ее мозгу, и ждали своего часа. Чтобы напомнить ей обо всем, что она сделала.
Ее никогда не простят.
Ей никогда не отпустят грехи.
Ей никогда не стать прежней.
— Помоги мне, Дэниел. — Сьюзан не поняла, заговорила ли она вслух, но сердце ее продолжало повторять эти слова снова и снова. — Я не знаю, что делать. Я не знаю, что… — Подбородок у нее задрожал, и она глотнула воздуху, чтобы избежать удушающего стеснения в груди. — … делать.
— Ш-ш-ш. — Дэниел держал в объятиях ее дрожащее тело. — Ш-ш-ш.
Его тело предлагало убежище, которого она искала, но Сьюзан не могла спрятаться от видений своего разума.
«Мама. Мама. Мама».
— Больно, Дэниел. Больно.
— Ш-ш-ш.
— Я не хочу быть такой.
— Я знаю, Сьюзан. Я знаю.
Дэниел гладил девушку по волосам, утешая ее, успокаивая сидящую глубоко в сердце боль. Он зарылся лицом в золотисто-каштановые волосы, и так они стояли, покачиваясь взад и вперед, взад и вперед.
И внезапно она расплакалась, уткнувшись лицом в его грудь, слезы покатились по коже Дэниела. Вскоре Сьюзан дала волю рыданиям, освобождаясь от замкнутости и сдержанности. Ее чувства, чистые и уязвимые, оказались на поверхности.
Но в этом не было ничего страшного.
Дэниел понял.
Глава 12
Бэрривилл, территория Вайоминг, 15 января
Тимми Либбли чувствовал себя ужасно. Он, пошатываясь, вышел из салуна «Росинка». Его тошнило от виски, запаха пота и вонючего сигарного дыма. Последние три дня он проводил здесь время в толчее, обруганный и никем пока не замеченный.
