Лоретта Чейз - Дочь Льва
Стремительным движением он остановил ее за руку. Эсме посмотрела на длинную, гладкую руку, подняла на него глаза, и сердце тревожно забилось.
— Я пошутил, — сказал он. — Я знаю, что ты предпочла бы общество дьявола.
— Это одно и то же, — едко ответила она. — Можете меня отпустить. Я не убегу. Некуда.
— Извини. — Он скользнул рукой по ее руке, задержался на миг, отчего ей стало тепло. Наконец он ее отпустил. — Сказать Петро, чтобы он составил тебе компанию на ночь?
Я не могу оставить тебя одну.
Петро, пугливая старая баба, — ее охранник? Да как он посмел? Но Эсме знала, почему он так сказал. Его всемогущая светлость не желает ее низменного общества.
— Думаете, он мне нужен? — закричала она. — Что с вами? Просто покажите где, и я расстелю свою постель. Хотя бы здесь, если вам угодно. Чего мне бояться? Похищения? Но ведь я убита! Диких зверей? Здесь их нет. К тому же у меня ружье, и нож, и…
— И ты женщина, — прервал он, — так что не стоит рассказывать, что ты способна защищаться. Не забывай, я англичанин, а у нас не принято оставлять женщину в опасности. Ты даже не должна путешествовать со мной без компаньонки, но я не могу тебе это предоставить, поскольку ты считаешься мальчиком. — Он вздохнул и направился к палатке.
Эсме поколебалась и пошла за ним.
— Подняли шум из ничего, — проворчала она. — Возбудились безо всякой причины. Если англичане так себя ведут, то, должна сказать, они глупые и сумасшедшие. Мой отец учил меня защищаться, а не жить под чужой охраной. Я не дитя, и меня обижает, когда со мной обращаются, как с ребенком.
В это время он снимал плащ, стоя к ней спиной. Он резко обернулся, швырнул плащ на землю и сказал:
— Прошу прощения, мадам. Как бы вы желали, чтобы я с вами обращался?
От злости он дрожал всем телом. Только дурак стал бы провоцировать его дальше. Разум приказывал Эсме заткнуться, но она его не слушала.
— Как с мальчиком, за которого я себя выдаю! — выпалила она. — Даже двенадцатилетний мальчик считается мужчиной, а не младенцем!
Он подошел, сорвал с ее головы шлем и бросил на плащ. Волосы рассыпались по плечам, и она почувствовала себя раздетой. Она испуганно шагнула назад, но он опустил руки ей на плечи. Схватил не очень крепко. Она вполне могла бы вырваться. Но она не хотела и ненавидела себя за это.
— Шапка не изменит твой пол, — сказал он. — Ты не мальчик, сколько бы этого ни хотела. Ты вредная, скандальная женщина и надоела мне до смерти. Я стараюсь быть джентльменом — почему ты делаешь это невозможным? — Руки поднялись с плеч на шею, обхватили лицо. — Почему, Эсме?
Она не знала. Нетерпение пожирало ее изнутри. Всегда она была уравновешенной, и тщеславие было ей чуждо, но сейчас, глядя в его красивое, распутное лицо, Эсме отчаянно желала быть хорошенькой, чтобы посметь дотронуться до него…
Она закрыла глаза. Если она не будет его видеть, то не ослабеет.
— О нет, — прошептал он, и дыхание коснулось ее щеки. От шеи вниз по телу прокатилась дрожь. В то же мгновение она ощутила на губах тепло, и ее охватило радостное чувство.
Она инстинктивно тронула его за рукав, чтобы он не уходил. Загадочным образом это сработало. Ее заволокло теплом, и его губы легли на ее, как утренняя роса на бутон розы. И весь этот долгий миг она чувствовала себя такой же прекрасной, как розовый бутон, и всем существом тянулась к теплу весеннего рассвета.
Он еле касался ее, руки бережно обхватывали лицо, единственное, чем Эсме преисполнилась, — это нежное давление губ, и оно наполняло ее сладкой болью… он медлил, словно наслаждаясь вкусом.
Но этого не может быть. Он мог испытывать только любопытство. Хотя она из другого класса, она все-таки женщина, как он раздраженно указал ей. Раз он имеет склонность к женщинам, он, разумеется, должен исследовать даже этот ничтожный экземпляр. Поиграет с ней и сделает открытие, что она такая же, как другие.
Эсме откинула голову, и его глаза раскрылись в сонном удивлении.
— Хватит, — дрожащим голосом сказала она.
— Нет, не хватит. — Голос был глубокий и мягкий, как бархат. Руки ласково гладили ее волосы, теплый, туманный взгляд скользил от губ к глазам и обратно.
— Хватит, чтобы удовлетворить ваше любопытство, — напрягшись, твердо ответила Эсме. Нужно высвободиться, потому что его тело слишком близко, от этого она ослабела так, что хотелось положить голову ему на грудь. Напряженность, которую она в нем ощущала, заставляла быть осторожной. Она его разозлила, и вот он нашел сокрушительный способ прижать ее к ноге.
— Мне не любопытно, — сказал он. — Я знаю тебя достаточно хорошо, и никогда еще постижение не причиняло мне столько досады. Ты противишься тому, чтобы я о тебе заботился. Чтобы я тебя понимал. Ты даже не хочешь расположить меня к себе. В особенности ты не желаешь понравиться мне как женщина. Что ж, и у меня нет охоты ни заботиться о тебе, ни понимать тебя, ни испытывать к тебе хоть какую-то симпатию. — Руки соскользнули на плечи. — Но ведь ничего не бывает так, как мы хотим, правда? Господи, когда мы с тобой впервые столкнулись, Эсме? Меньше чем неделю назад? То ли время тянется медленно, то ли что-то в воздухе?
Эсме оттолкнула его. Его слова ничего не объяснили, при всем богатстве его словаря. Но интуиция заполнила пробелы. Она поняла, что он говорил, хотя и не могла в это поверить: он чувствовал то же, что она, или нечто похожее. «Это ничего не значит, — сказала она себе. — Прихоть. Мужская потребность. Ничего более».
Она отошла на несколько шагов и откинула тяжелые волосы с лица. Шлем валялся у него под ногами. Она хотела бы спрятаться под его защиту, она ощущала себя слишком открытой. Но не решилась за ним вернуться.
— У нас обоих накопилось много проблем, эфенди. — Она говорила самым рассудительным тоном, не поднимая глаз от земли. — Дорога трудная и долгая, наши различия нас раздражают. Мы держим в себе свои затруднения, неудивительно, что при этом чувствуем… досаду. Иногда я думаю, что вы сведете меня с ума, — естественно, что вы думаете то же самое.
— О, действительно. — Голос был напряженный, и она почувствовала нарастающую злость. — Наверное, я поцеловал тебя в порыве временного помешательства.
— Да, а я была в таком же состоянии, раз допустила это.
— Какое облегчение! По крайней мере ты надо мной не насмехалась. Мое тщеславие разбито вдребезги. Огромное спасибо, что уделила мне каплю своего.
Его тщеславие? Его чувства? А как же она? Он что, думает, она деревянная?
— Что вы хотите сказать, эфенди? Говорите. У меня нет практики в таких делах. Я должна сказать, что замирала от желания?
— Да, черт возьми! Я замирал!
