Джейн Ходж - Сбежавшая невеста
Дженнифер не могла не признать такую стратегию блестящей, но ей с трудом верилось, что она, весь лондонский опыт которой укладывался в одну короткую неделю, проведенную здесь когда-то вместе с Люси, по какой-либо прихоти судьбы и даже под руководством герцогини смогла бы стать первой красавицей в Олмаке. Кроме того, напомнила она своей покровительнице, они ведь решили, что Дженнифер переедет к Люси (фигурировавшей как «безымянная подруга») по возвращении той в Лондон.
– Правильно, детка, – сказала герцогиня, откидываясь на подушки своей роскошной кареты, – нечто в этом роде я припоминаю. Но это было сегодня утром, и я еще не до конца поняла, какое это удовольствие – наряжать и вывозить вас в свет. Не можете же вы отказать мне в этом! Взять под покровительство никому не известную наследницу, сделать ее королевой сезона в Олмаке, чтобы в ее честь провозглашались тосты в клубах, – это ли не приятнейшее занятие! По тому, как вы поджали губки, я вижу: вы мне не верите; но позвольте все планы строить мне. И вы, конечно, не будете жестоки и не лишите меня возможности попытаться сделать это. Это продлит мне жизнь лет на шесть, до смерти напугает мою дочь и доставит наслаждение Джорджу.
Дженнифер рассмеялась.
– Ох, мэм, вы просто необыкновенно добры. Ничто на свете не доставило бы мне большего удовольствия, чем остаться с вами, но я не имею права…
– Господи, раз вы заговорили о правах, – перебила герцогиня, – мне – конец. Подумайте лучше о том, какое это доставит мне удовольствие. Представьте только как жутко удивится ваш несчастный дядя, когда обнаружит, что вы находитесь на моем попечении. Представьте, как щеголи в Сент-Джеймском дворце вздыхают над вашей бальной туфелькой, и помните, что завоевывать Лондон легче, живя на площади Гросвенор-сквер, а не на Грейт-Питер-стрит. По правде говоря, представляйте, что хотите, только молю, согласитесь остаться у меня.
VIII
Лишь одна тень омрачала последовавшие дни. Отрываясь от платьев – муслиновых, газового, для верховой езды, от шляпок и туфелек, которые прибывали в дом с такой быстротой, Дженнифер всякий раз загоралась, когда раздавался стук в парадную дверь. Ну на сей раз это уж точно лорд Мэйнверинг пришел ее проведать. И уж конечно герцогиня, не разрешавшая ей ни с кем видеться, пока не будет готов гардероб, в котором можно показаться на людях, сделает для Мэйнверинга исключение.
Но он не приходил. Мудрая старая герцогиня поняла, в чем дело.
– Вы, должно быть, удивляетесь, – произнесла она однажды за утренней чашкой шоколада, – куда подевался мой негодник-внук и почему он не приходит к вам с визитом. Я как-то совершенно забыла вам сказать, что он уехал, и причина его отъезда совершенно романтическая.
– Вот как? – с усилием воли Дженнифер заставила руку с чашкой не дрожать.
– Да, я каждый день жду известий о его обручении. Этот брак был решен уже довольно давно, теперь со дня на день можно ждать объявления, невесте только осталось назвать точную дату.
Хотя это и не было полной правдой, герцогиня решила, Что для Дженнифер будет гораздо лучше узнать о предстоящем событии и не питать никаких надежд.
Сообщив как бы между делом это известие, герцогиня с еще большим энтузиазмом занялась приготовлением к появлению Дженнифер в обществе. А Дженнифер в свою очередь сжала зубы и дала себе слово, что покорит лондонский свет. Герцогиня права: замужество по любви – романтическая чепуха. Она сохранит холодную голову и согласится выйти замуж не меньше чем за пэра, чтобы ее состояние украсилось его короной.
Между тем герцогиня призвала к себе дочь, Джейн, которая много лет тому назад вышла за безмозглого маркиза и теперь деловито занималась подыскиванием такой же партии для старшей из целой череды сереньких мисс Бересфорд. Леди Бересфорд не испытывала большого восторга от того, что ей навязали слишком хорошенькую протеже герцогини. Но герцогиня оплачивала расходы светского сезона мисс Бересфорд. Этот аргумент звучал очень убедительно. Так что леди Бересфорд поцеловала Дженнифер, объявила, что Дженнифер удивительно мила и полна жизни и что Памела будет польщена, дебютируя в обществе вместе со столь очаровательной девушкой. За спиной же герцогини она обменялась понимающими взглядами со своей давней союзницей – Маршем. Этот взгляд не предвещал Дженнифер ничего хорошего.
Щедро хваля Дженнифер в лицо и перед герцогиней, леди Бересфорд не упускала случая посеять ядовитые сомнения в душах всех, кто готов был ее слушать. «Мама так импульсивна… О ее новой протеже известно так мало… Остается только надеяться, что мама не разочаруется… Как странно, что никто ничего не знает о семье мисс Фэрбенк… Что касается ее состояния…» Фраза обычно заканчивалась выразительным движением все еще красивых плеч. Тем временем Маршем выполняла ту же задачу на половине слуг: сопровождавшим своих хозяек камеристкам в красках сообщались детали первого появления Дженнифер в доме: «… в мужском наряде в сопровождении лорда Мэйнверинга…» Камеристки с готовностью отгадывали значение этой фразы.
Но Дженнифер оставалась в счастливом неведении относительно этой низкой клеветы. Внешне ее мир был исключительно розовый. Имея наконец полный гардероб молодой леди высшего света, она теперь всюду выезжала со своей патронессой или, если герцогиня предпочитала остаться дома и писать дневник, с леди Бересфорд, которая казалась добрейшей из дам, когда-либо сопровождавших девушек на светских приемах. Ее дочь, Памела, ничего собой не представляла; она была неинтересной, скучной, уравновешенной девушкой, но в своем предвкушении от покорения Лондона Дженнифер этого не замечала. Она вела беседу за двоих и не замечала, что среди веселых молодых людей, которые окружали их каждый вечер, говорила именно она, а Памела только улыбалась, кивая и слушая.
Будучи независтливой сама, Дженнифер не имела представления о том бешенстве, с которым леди Бересфорд наблюдала за происходящим, и простодушно считала, что они с Памелой подруги, хотя и не очень близкие. Таким образом они вместе (и как бы не вместе) посещали балы и рауты, театр и оперу, и всюду, куда бы они ни пошли, их сопровождал рой кавалеров. Более консервативные и осторожные ухаживали за Памелой, семья и состояние которой были всем известны; весельчаки и любители рискнуть выбрали Дженнифер. В конце концов ведь не зря же ей покровительствует богатая герцогиня.
Главным из них как по положению, так и по настойчивости ухаживаний был молодой лорд Ледерхед, денди непревзойденной элегантности. Говорили, что в заботе о своей внешности он превосходит даже знаменитого разорившегося изгнанника Бо Бруммеля. Поскольку одевание к выезду занимало у него не менее двух часов, а переодевался он по меньшей мере трижды на день, в беседе он, естественно, бывал довольно скучноват. Но, как заявила Дженнифер, его внешность – сама поэзия, так что требовать от него еще и прозы – это слишком. Памела, разумеется, передала это лорду Ледерхеду, но, на ее несчастье, ему слишком понравился комплимент его внешности, и он не обратил внимания на вторую часть. Он остался верным рабом Дженнифер, что привело в ярость Памелу, ибо до появления Дженнифер она считала его своим кавалером и со дня на день ожидала предложения руки. Теперь же она ждала возможности как-нибудь опорочить Дженнифер в глазах светского общества. Неосведомленность Дженнифер в том, что касалось правил лондонского этикета, была полнейшей; рано или поздно она обязательно нарушит их, ей надо лишь чуть-чуть в этом помочь.
