Натали Питерс - Опасное наваждение
У меня осталось несколько приличных платьев, которые можно подогнать по твоей фигуре: глупо тратиться на новую одежду, пока ты не перестанешь расти. И наше обучение продлится до тех пор, пока тебя можно будет без смущения показать на публике. Больше никакой грязной работы – это смертельно для рук. А сейчас встань прямо – прямо! Не стыдись своего роста, девочка, в нем твоя прелесть! Как бы я хотела иметь такую же царственную осанку, как у тебя. Радуйся, что ты не коротышка, как мы, бедные француженки. Когда ты появишься в толпе, ни один мужчина не захочет и смотреть на других женщин. Ты будешь великолепна, очаровательна, ты станешь настоящим цветком Парижа, это я, Одетта Морней, тебе обещаю!
Тем вечером я сидела у окна, смотрела на звезды и думала о своей жизни: из Брянска – в Париж, на рю де Вожирар, из цыганки-попрошайки – к светской даме. И еще я думала о Сете, который как-то сказал, что я на всю жизнь останусь грязной цыганкой. Он ошибался. Я была готова выдержать любые испытания, лишь бы доказать ему, как же сильно он ошибался. Он больше никогда не посмеет смеяться надо мной, поклялась я себе. Никогда! Я научусь всем манерам горгио, и узнаю этих людей лучше, чем они сами знают себя. Я буду спать в кровати, носить летом обувь и надевать платья всего с одной юбкой и без единого кармана. Я стану лучшей горгио, чем они сами. Я буду цивилизованной.
А потом Сет Гаррет снова увидит меня – я не сомневалась, что рано или поздно это обязательно произойдет: разве не были переплетены линии наших судеб? И тогда поймет, каким был глупцом. Может быть, он даже влюбится в меня. А я отомщу ему – буду насмехаться над ним и разобью ему сердце!
Я работала не покладая рук и удивительно быстро добилась успеха. Следующие десять месяцев в моих ушах не переставая звучали заклинания моей неутомимой наставницы: «Не горбись! Не ешь так быстро! Не ешь так много! Не беги! Не хихикай, как помешанная! Вот, почитай эту книгу, она чрезвычайно модная в этом сезоне!»
– Я не умею читать.
– Что значит не умеешь читать? Ты не читаешь по-французски?
– Я вообще не умею читать. Меня никогда не учили.
– Ну и ну!
Однако мадам Одетта не стала учить меня грамоте: не хватало времени. Вместо этого она учила меня правильно говорить и танцевать. Она учила, как надо раскрывать зонтик и смотреть на мужчину из-под полей шляпы, как улыбнуться застенчиво и вместе с тем нежно, когда он поцелует кончики моих пальцев. Она учила, как разливать чай из серебряного чайника, как есть устриц, как пользоваться полоскательницей. Я освоила такие премудрости, как затягивание корсета и надевание шляпки, узнала, как правильно выбрать веер и сколько надо надевать нижних юбок, научилась танцевать польку и вальс, мазурку и рил. И я никогда больше не засовывала за щеку кусок сахара, по крайней мере в присутствии посторонних.
Я перестала расти, к большому облегчению мадам, потому что во мне было уже пять футов одиннадцать дюймов. Постепенно и мои маленькие груди налились, став похожими на небольшие круглые апельсины. Я сходила с ума от восторга. Теперь, глядя на себя в зеркало, я видела женщину, настоящую женщину, с хорошо очерченными бедрами, длинными и стройными ногами. У меня были тонкая талия, прямая спина и хорошие плечи – не слишком пухлые и не костлявые, как заметила мадам Одетта. Она называла мою улыбку ослепительной, а походку изящной. Слишком изящной.
– Не крути бедрами, когда идешь! – кричала она по пять раз на дню.
– Ничего не могу с собой поделать! – отвечала я. – Я так хожу!
– У тебя походка, как у шлюхи! – шипела мадам Одетта.
– Я хожу, как настоящая женщина! – смеялась я. – Почему я должна двигаться как-то иначе?
К большому разочарованию мадам, я отказалась укоротить волосы по моде того времени. В конце концов она решила, что мне как русской графине позволительно оставить длинные толстые косы и носить их, как корону, вокруг головы.
– А на твой дебют, – говорила она, – мы вплетем в них нитки жемчуга.
Делая уступку цивилизации, я спала на белых простынях, хотя это вызывало у меня отвращение, но я не могла заставить себя носить одежду белого цвета, даже белье. Мадам Одетта и ее портниха умоляли, приказывали, угрожали. Они говорили, что юной девушке моего воспитания и происхождения крайне неприлично носить яркие цвета, моя любовь к ярко-зеленому, желтому и алому считалась проявлением низкого вкуса. В конце концов мы пришли к соглашению: мой новый гардероб был составлен из тканей пастельных оттенков, достаточно близких к белому, чтобы удовлетворить требованиям света, и все же достаточно насыщенных, чтобы заслужить мое одобрение.
Моим дебютом должен был стать бал у Делакруа, который проходил ежегодно в мае. Семейство Делакруа было весьма аристократичным и очень уважаемым. По словам Мари-Клэр и кухарки, мадам Одетта когда-то была «весьма дружна» со стариком Делакруа, и именно поэтому мне удалось получить приглашение на бал.
С наступлением весны в доме на рю де Вожирар воцарилось радостное оживление. Портниха приходила каждый день, так как мадам отказывалась выпускать меня на улицу перед балом. Ей хотелось, чтобы я ворвалась в парижское общество, как фейерверк. Я страшно устала от своего затворничества и бесконечных ограничений, но утешалась мыслью, что эта пытка скоро закончится.
Я походила на бабочку, готовую вылупиться из кокона.
Мое обучение было достаточно тщательным, и мадам Одетта не сомневалась, что я без труда найду себе мужа. Она предсказывала, что я буду помолвлена уже через месяц после бала.
– Ничто этому не помешает, – объявила она. – Ничто не нарушит моих планов!
Глава 5
ПАРИЖ, МАЙ 1843
– Чарующее видение! – Мадам Одетта отступила на шаг назад, любуясь творением своих рук. – Настоящее очарование!
Наступил вечер бала у Делакруа. Всего через несколько минут мы должны были сесть в наемный экипаж, но сначала мадам решила провести последнюю проверку.
Мое платье было цвета слоновой кости, бледно-золотистое. Мадам еще раз попыталась уговорить меня одеть белое, хотя бы на одну ночь, как пристало дебютантке, но, как обычно, ее мольбы были безуспешны, и мы сошлись на красивом пастельном оттенке. Лиф платья подчеркивал тонкость моей туго зашнурованной талии. Вставка из великолепных бельгийских кружев, отделанных таким же бледно-золотистым атласом, прикрывала грудь, скромно поднимаясь почти до горла. Маленькие пышные рукава украшали кружевные манжеты, спускавшиеся до локтей. Я держала веер цвета слоновой кости с кружевными вставками, а руки обтягивали небольшие, в тон платью, шелковые перчатки. Вечер выдался довольно теплым, так что сверху я набросила только шелковую шаль. Косы были перевиты нитками мелкого речного жемчуга и уложены в виде короны, отчего я казалась еще выше и стройнее. Роскошное ожерелье из такого же жемчуга обвивало мою шею, в ушах тоже сверкали оправленные в золото жемчужины.
