К. У. Гортнер - Откровения Екатерины Медичи
— Вот оно! — выдохнула я. — Король призвал Генриха, и она явилась вместе с ним. Она знает, что Генрих более не может уклоняться от исполнения супружеского долга, даже ради нее. У нее просто не осталось другого выхода. — Я махнула рукой. — Быстро, помоги мне переодеться. Он скоро придет.
Лукреция сняла с меня платье и помогла облачиться в ночную сорочку. Покуда она несла стражу в смежной комнате, я принялась орудовать расческой, и вскоре замысловатая прическа превратилась в волну густых кудрявых волос, привольно ниспадавших ниже бедер. Распахнув сорочку, я обхватила ладонями груди, оценила их округлость и тяжесть, потеребила коричневые, быстро отвердевшие соски. Я разглядывала свое тело, словно ценный товар, отмечая длинные ноги, укрепившиеся от верховой езды икры, сильные, хотя и толстоватые лодыжки, соблазнительный изгиб широких бедер.
И улыбнулась своему отражению. Пусть я не похожа на эту атласно-мраморную статую, зато здорова и молода. Та женщина лишь цепляется за свою ушедшую юность, а мои молодые годы простираются вдаль, как обширное плодородное поле.
В дверь постучали. Я проворно завязала тесемки сорочки и встретила вошедшего в комнату Генриха улыбкой, полной ожидания. Он остановился на пороге, словно не был уверен, что здесь его ждет теплая встреча.
— Муж мой, вот нежданная радость!
С этими словами я неторопливо отошла к буфету, на котором стоял кувшин с вином. Генрих принял из моих рук кубок с такой видимой неловкостью, что меня так и подмывало рассмеяться.
— Нам нужно поговорить, — начал он, откашлявшись, и я согласно кивнула.
Потом я села в кресло. Генрих долго молчал, глядя на меня, и наконец выпалил:
— Отец послал за мной. Он требует, чтобы мы зачали ребенка. Он сказал, что это настоятельная необходимость, ведь у моего брата-дофина слабое здоровье.
Я ничем не выдала своего удивления. Мне мало что было известно о дофине, который, подобно Мадлен, от рождения обладал слабыми легкими. Франциск-младший так редко появлялся при дворе, предпочитая проводить время в своих владениях, что я порой забывала о его существовании.
Генрих принялся шагать по комнате, не выпуская кубка.
— Врачи отца полагают, что мой брат долго не проживет, а стало быть, нам с тобой надлежит обеспечить продолжение рода.
Он надолго припал к вину, а затем протянул руку к кувшину, чтобы вновь наполнить кубок. Рука его дрожала.
Сама я сидела не шевелясь, старательно пряча свое потрясение. Если дофин умрет, Генрих станет наследником трона… и когда-нибудь мы с ним будем королем и королевой Франции. От этой мысли голова у меня пошла кругом. Так далеко я еще никогда не заглядывала. Целиком поглощенная тем, чтобы укрепить свое нынешнее положение, я даже не задумывалась над тем, почему Франциск так непоколебимо защищает меня. Неужели он видит во мне будущую королеву Франции?
В этот миг я перескочила из крошечного, обособленного настоящего в безграничное и неведомое будущее.
До меня вновь донесся голос Генриха. Принудив себя слушать, я обнаружила, что муж стоит передо мной.
— Обещаю, на сей раз я буду нежен, — сказал он, и взгляды наши встретились.
Он попытался улыбнуться, и я поняла, что ему стыдно. В прошлый раз он нарочно обошелся со мной так безжалостно, желая наказать.
Я поднялась с кресла и направилась в спальню. Даже если снова будет больно, говорила я себе, то по крайней мере ненадолго. И на сей раз я непременно понесу дитя, а стало быть, исполню свое предназначение. И все же, когда я откинула покрывала, меня охватил страх. Но я боялась не Генриха. А вдруг он вовсе ни при чем? Вдруг то, о чем шептался двор за моей спиной, правда?
Что, если я бесплодна?
Лукреция во время нашего разговора успела незаметно проскользнуть в спальню и все подготовить. У изголовья кровати горела свеча; полог был раздернут. На потолке плясали невесомые тени. Когда я услышала за спиной шорох сбрасываемой одежды, руки мои затряслись и я не сразу сумела справиться с завязками сорочки.
— Екатерина, — прошептал Генрих, касаясь губами моего уха.
И, взяв меня за плечи, повернул лицом к себе. Он был гораздо выше меня, широкая грудь поросла темными волосами, на руках и ногах бугрились мускулы. На нем были только брэ, и я видела, как вздымается под тонким полотном его напряженная мужская плоть.
Внезапно во мне вспыхнул жар желания, но я попыталась подавить его. Я не хотела желать мужчину, который видел во мне лишь сосуд для своего семени, не хотела любить его. Я силилась снова пробудить в себе ярость и ненависть, которые испытала, увидев Генриха бок о бок с любовницей, силилась укрепить презрение, которое до сих пор защищало меня от нанесенных им обид. Все это, однако, перестало иметь всякое значение, когда Генрих уложил меня на кровать и я, трепеща всем телом, смотрела, как он подымает мою сорочку, открывая груди, постепенно обнажая меня всю.
— Ты прекрасна, — прошептал он так, словно вовсе не ожидал этого, и вновь наши взгляды встретились.
Лишь сейчас Генрих увидел меня такой, какова я на самом деле, а не супругой, навязанной ему против воли… Пальцы его проворно скользнули к завязкам брэ, точно ему не терпелось поскорей освободиться и от этого клочка одежды.
Мне казалось, что его возбужденный орган невероятно огромен, однако он вошел в меня так бережно, что слезы навернулись мне на глаза, и я втайне порадовалась, что в пляшущих отсветах свечи невозможно разглядеть мое лицо.
На сей раз я едва не закричала от боли и одновременно наслаждения, которые породило это действо; распаленная мужская плоть проникала в меня все глубже. Наконец все мое существо, весь мир сосредоточились лишь на том, как Генрих размеренно движется внутри меня, ускоряясь с каждым мгновением, его хриплое дыхание, участившись, обжигает мне лицо, и я выгибаюсь навстречу этому неудержимому натиску, и пальцы мои ласкают его грудь, путаясь в густых жестких волосах.
Дрожь прошла по его телу. Я ощутила, как его плоть растет, заполняя меня целиком, и прошептала его имя. Он замер на миг, напрягшись, словно силился что-то удержать, а затем сдавленно вскрикнул и вонзился в меня еще глубже, породив обжигающий жар, который разошелся кругами по всему моему телу, и тогда я тоже закричала, обхватив его руками и тесно обвив ногами его талию.
Генрих обмяк и, задыхаясь, соскользнул на простыни рядом со мной. Я сжала мышцы, дабы его семя осталось внутри меня. Сладостно содрогаясь всем телом, я повернулась к нему, но он уже поднялся с кровати. Я услышала, как он ощупью нашаривает одежду, как натягивает камзол и штаны — с такой поспешностью, что меня охватил стыд.
