Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви
Доктор Олливент пожал плечами.
— Конечно, он очень нездоров и у него нет шансов поправиться. Конец может наступить в любой момент, поэтому я хочу сделать все, чтобы предотвратить это.
— Я не могу обвинять тебя за это, Гуттберт, и не буду сердиться за твое беспокойство о Чемни, несмотря на то, что оно часто приводит к твоему отсутствию дома. Возможно, я даже ревновала тебя к этой молодой девушке. Она прекрасная девушка и я люблю ее очень, как ты, вероятно, заметил. Но я хотела бы, чтобы твоя жена была лучше, если ты вообще женишься.
«Лучше? Насколько лучше?» — удивленно подумал он. Что могло быть лучше, чем молодость, свежесть, невинность? Уж во всяком случае не блеск и великолепие, сопровождающие красоту.
— Я вообще не собираюсь жениться, моя дорогая мама, — ответил он задумчиво. — Да и вряд ли Флоре могут прийти в голову такие мысли. В ее глазах я старый холостяк. Спокойной ночи, мама. И умоляю, не засиживайся допоздна из-за меня. Когда я вернусь, то поднимусь к себе в комнату и почитаю.
Так, отдавая все время дружбе и науке, доктор Олливент несколько утратил свои сыновние привычки.
Для людей, знакомых с ним, трудно было определить, что же является той причиной, которая притягивала его на Фитсрой-сквер. Он не особенно любил музыку или живопись, в то время как именно эти виды искусства составляли основную тему разговоров в присутствии Уолтера Лейбэна. А последний был очень частым гостем в доме Чемни. Доктор с величайшим терпением слушал Моцарта и Россини, Верди и Доницетти, будучи едва ли способным отличить музыку одного от другого. Он наблюдал за двумя фигурами у фортепьяно так же, как это было при первой его встрече с художником. Помогал Флоре и с рисованием, занятия по которому проходили под руководством мистера Лейбэна. В частности, доктор исправлял ошибки в изображении рук и ног, а также показывал, как в соответствии с законами анатомии могут располагаться эти части тела. Можно было предположить, что это достаточно нудное занятие для мужчины, которому могли бы открыться двери настоящего профессионального общества, если бы он пожелал этого.
Для доктора стало почти привычкой появляться на Фитсрой-сквер два или три раза в неделю, и за это время Флора удивительно близко с ним познакомилась. При этом у нее не возникало того почтительного благоговения, которое обычно имеет место у молодой романтичной женщины по отношению к более старшему и интеллектуальному мужчине. Гуттберт Олливент имел возможность приходить к Чемни тогда, когда ему пожелается, и каждый раз Флора встречала его с большой радостью. Пусть беседы доктора были на скучные профессиональные темы, девушка никогда не показывала своей скуки и безразличия при этом. Он понял это и был очарован таким поведением Флоры. Знал доктор и то, что ее сердце имеет и другие чувства. Те легкие и быстрые шаги по лестнице вызывали прилив крови к лицу девушки, а внезапное объявление о приходе молодого художника заставляло ее сиять подобно солнечному свету над садом. Доктор видел и даже наблюдал за этим, убеждая себя в том, что это интересует его всего лишь с точки зрения изучения характеров. Он смотрел на проявление такой симпатии с высоты своего возраста, и если не мог радостно относиться к такому повороту событий, то, по крайней мере, воспринимал, это вполне доброжелательно.
Снова и снова он убеждал себя в том, что происходящее развивается в его интересах. Пусть Марк Чемни отдаст свою дочь за этого недалекого молодого художника перед тем как умрет, и тогда вся ответственность спадет с его, доктора, плеч. Конечно, он может продолжать оставаться ее опекуном и заботиться о ее благосостоянии, чего не сделает этот беззаботный молодой человек, который, промотав свое состояние, вздумает еще взяться за ее. Но, по-видимому, она, представляющая собой прекрасный цветок, который, казалось, распустился для того, чтобы увянуть, совсем не нуждалась в заботе. И для него опекунство было настолько чуждым делом, что его отсутствие принесло бы ему облегчение. Да, пожалуй, для него будет несомненная выгода в том, чтобы эта любовная история завершилась прекрасным концом.
Но стоило взглянуть на происходящие события и с другой стороны. Если бедный Чемни, над которым уже нависла рука судьбы, умрет, не выразив своей воли по поводу свадьбы дочери, умрет до того, как эта влюбленность молодых людей перерастет в более серьезные чувства, умрет до того, как сердце Флоры будет всецело принадлежать этому пустому художнику, — что тогда? Он станет ее опекуном. Он будет ее покровителем сейчас и потом. Его обязанностью будет советовать, запрещать даже тогда, когда ей захочется подурачиться. Она сможет войти в его дом как приемная дочь. Доктор мог представить себе, как ее присутствие сможет оживить его скучный дом, даже подумал о том, что это будет весьма и весьма неплохо для домашней жизни. Прекрасное молодое лицо, улыбающееся ему через стол, или приятный голос, звучащий вечером. Ему совсем необязательно должна была нравиться музыка для того, чтобы он полюбил ее пение. Даже если бы она пряла, то звук веретена показался бы ему мелодией. Доктор думал о том, как бы он мог улучшить ее образование, которое было весьма посредственным, расширить ее кругозор. Ведь его старая любовь к поэзии, присутствовавшая в детских мечтах и переживаниях и оттесненная сейчас наукой, могла ожить в этой «золотой осени» его жизни. Как странно было для него смотреть на милое лицо Флоры и думать о ее возможном будущем — либо она станет жить под его опекой, либо будет женой Уолтера Лейбэна. Медленно и незаметно это новое и необычное чувство вторгалось в его жизнь, изменяло спокойный ход его мыслей и, конечно, должно было отвлекать от главной цели его существования — той размеренной погони в науке, которая должна была привести его к определенному величию. К счастью, его душевных сил вполне хватало для того, чтобы поддержать в себе обе жизни — одну, скрытую, центром которой была девушка, и другую жизнь, где он мог заниматься своими профессиональными интересами.
Прошли тоскливые зимние дни. Медленно туманная пелена вставала над вершинами домов, и Лондон казался в это время какой-то заколдованной страной, где кэбы и омнибусы превращались в странные фигуры, город стоял, открытый порывистым восточным ветрам. Это время года неунывающие жители называли весной и поздравляли друг друга с удлиняющимся днем и на каждом углу можно было заметить страдающих ревматизмом или тиком.
Так пришел апрель, а жизнь на Фитсрой-сквер нисколько не изменилась в своем спокойном течении. Семейство ждало более теплой погоды для такого безобидного путешествия, как поездка к побережью или на какой-либо курорт. Марк Чемни, с точки зрения доктора, за последние месяцы не сильно поправился. Он был чувствителен даже к малейшим напряжениям, которые возникали в его жизни, страдал от слабости и депрессии и приобрел весьма мрачный вид. Кроме того, Марка чрезвычайно волновало неопределенное будущее дочери. Но все это он тщательно скрывал от нее, притворялся в ее присутствии, оптимистично говорил о будущем. В глубине души он осознавал, что рядом с ним есть другой, кто может разделить его заботы и мысли. Шаги этого человека так четко улавливало ухо дочери, его голос волновал ее, и все это видел Чемни. Тихая и спокойная забота отца о дочери может быть теперь разделена. И именно эта мысль была просто мучительна для доктора Олливента.
