Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест
— Он так сильно испугался? — печально спросила Ариана. — Неужели я после одного-единственного поцелуя стала прокаженной?
— Я думаю, что ему в первую очередь хочется наказать тебя за то, что ты разрушила его брачные планы.
— Ну и пусть наказывает меня, сколько хочет! Для меня главное — чтобы сын Саркиса навсегда от меня отстал! Меня тошнит при одной мысли о том, что он может до меня дотронуться! От него пахнет козлом, и у него все лицо прыщавое!
— Это все пустяки по сравнению с тем, что выбрала ты. Проказа, цветочек мой, это проклятие: она разрушает тело, и молодой король, которым ты любуешься, скоро станет безобразным и отталкивающим!
— Для меня он всегда будет таким, как в первый день.
— Его лицо станет ужасным.
— Но его глаза останутся прежними, и я хочу утонуть в их небесном сиянии...
— Он может ослепнуть...
— Но я-то не ослепну, и их глубина поможет мне забыть обо всем остальном. Хватит меня уговаривать, Текла! Я люблю его, понимаешь? И единственное мое желание — быть с ним...
— Твой отец этого не допустит! Он продержит тебя взаперти столько времени, сколько потребуется для того, чтобы убедиться, что ты здорова. Если так оно и окажется, ты на некоторое время отправишься в монастырь, чтобы очистить душу... а потом он выдаст тебя замуж за сына Саркиса!
Ариана, которая, усевшись на матрас, вновь погрузилась в свои грезы, мгновенно вскочила:
— Ни за что и никогда! Неужели ты думаешь, что я вытерплю наказание, которому подверг меня отец, только ради того, чтобы оказаться потом в постели с тем, кто мне противен? Если меня ждет такая участь, то мне надо как можно скорее уйти отсюда. Ты должна мне помочь!
— В чем помочь? Поскорее тебя погубить? — грустно спросила старуха. — Выйдя отсюда, ты побежишь во дворец, но тебя и близко не подпустят к молодому королю. И тогда ты, дочь богатого и уважаемого отца, станешь скитаться по городу, выпрашивая подаяние? Тебя выдадут отцу за несколько медных монет, и тогда Торос уж точно запрет тебя в лепрозории. Не рассчитывай, что я помогу тебе себя погубить!
— Что ж, обойдусь без твоей помощи. Исполняй распоряжения твоего хозяина! — резко бросила ей Ариана, повернувшись к служанке спиной.
Текла поняла, что настаивать бесполезно, со вздохом вышла из подвала и вскоре вернулась с охапкой одежды и масляной лампой с тремя рожками. Коротенькие язычки пламени разогнали тьму, и от представшего перед ней зрелища у старухи сжалось сердце: повинуясь отданному ей приказанию, Ариана сбросила платье и сорочку, нагишом растянулась на матрасе и продолжала мечтать, подперев голову руками. Красота этого девичьего тела, позолоченного мягким светом, потрясла служанку. Как ни странно, ей ни на мгновение не удавалось представить себе на этом теле темные пятна проказы, зато она так и видела его беззащитным перед натиском Левона Саркиса в первую брачную ночь. Ей померещились волосатые, взмокшие от похоти руки, — этот парень всегда начинал потеть при виде Арианы, — огромными улитками ползущие по нежной коже и оставляющие на ней липкие следы, и она на мгновение закрыла глаза. А открыв, увидела Ариану в той же позе: девушка даже не пошевелилась и, похоже, не замечала ее присутствия. И тогда Текла сбросила на нее ворох тряпок:
— Одевайся, бесстыдница! Ты... как уличная девка в ожидании клиента!
— Ты велела мне раздеться, я послушалась!
— Ты должна была подождать, пока я вернусь! А если бы вместо меня вошел твой отец?
— Какая разница? Я его дочь. И у меня было вот это одеяло.
Текла не ответила. Девочка была слишком молода и слишком невинна для того, чтобы хоть на миг представить себе, что ее отец тоже мужчина, способный при виде такого зрелища потерять голову и по-скотски наброситься на родную дочь. К тому же Текла знала о его пристрастии к молоденьким девочкам. И о том, что Тороса вовсе не переполняли отцовские чувства. Дочь представляла для него ценный товар, и он наблюдал за ее расцветом, дожидаясь возможности продать ее тому, кто больше заплатит... Конечно, угроза страшной болезни может на время защитить Ариану, но надолго ли?
— Сейчас принесу тебе поесть, — пообещала служанка, — а завтра приду тебя помыть. А сейчас тебе надо хорошенько выспаться. Мы... мы поговорим обо всем этом попозже.
— Зачем, если ты все равно не хочешь мне помочь?
— Мне, как и твоему отцу, надо подумать, но не теряй надежды! Ты прекрасно знаешь, что я никогда и ни в чем тебе не отказывала!
Текла снова поднялась по лестнице, ведущей наверх из подвала, твердо решив сделать все, что в ее силах, ради спасения девочки, которую она называла своим сокровищем.
Вскоре она поняла, что предприятие это будет куда более сложным, чем ей представлялось поначалу, и вытащить Ариану из затруднительного положения — задача непростая. Недоверчивый и подозрительный Торос знал о том, насколько служанка предана его дочери, хотя для него самого слово «нежность» оставалось пустым звуком. Текле было позволено относить узнице то, в чем она нуждалась, лишь под хозяйским надзором. Торос отобрал у нее ключи. Он сам в определенные часы отпирал ей дверь и с верхней ступеньки следил за каждым ее движением, не выпуская из рук палки и готовый при малейшем нарушении его распоряжений ее поколотить. Служанке позволялось лишь приносить еду и через день менять воду, — ювелир настаивал на том, чтобы его дочь мылась! — не обмениваясь при этом с узницей ни единым словом. После того как она все это проделывала, он снова запирал дверь подвала и вешал ключ себе на пояс.
Несчастной старухе приходилось повиноваться, — а ведь раньше она то и дело перечила хозяину! Но на этот раз хозяин не оставил ей выбора, потребовав выполнять его волю беспрекословно и пригрозив поколотить ее палкой и даже выгнать из дома, и пусть еще радуется, что в живых осталась. Так что ей пришлось покориться, подчиниться нехорошему блеску в глазах ювелира, слишком явственно выдававшему, насколько он обозлен, разъярен и унижен. Рано или поздно кому-то придется поплатиться за его гнев, и служанка опасалась, что это выпадет на долю девушки. Стоит только появиться первым признакам проказы, — и Торос, не дав себе труда вести Ариану к собратьям по несчастью, попросту убьет ее и сожжет ее тело. А если она выйдет из заточения невредимой, он отлично сумеет заставить ее исполнить его требования. Вот к чему привели его пресловутые «размышления», которым он так стремился предаться в день, когда его постигло «великое несчастье».
Единственным обстоятельством, хоть немного утешавшим Теклу, было то, что ее голубка, кажется, не слишком страдала оттого, что оказалась в заточении. Похоже, она его даже и не замечала. Она не жаловалась, не сетовала, не возмущалась, неизменно встречала старую служанку улыбкой, а потом закрывала глаза, будто снова погружалась в сон. На самом же деле она не засыпала, но раз за разом заново проживала мгновение поцелуя, и ее охватывала такая радость, на нее снисходил такой покой, что ее нимало не тяготило положение узницы.
