Анн Голон - Неукротимая Анжелика
— Кто же он, этот Рескатор, о котором вы все постоянно думаете? — спросила Анжелика.
— Один из тех нарушающих все законы разбойников, которых нам поручено преследовать и, если удастся, захватить, — отвечал, помрачнев, де Вивонн.
— Значит, это турецкий пират?
— Он пират, это несомненно. А вот турок ли он, этого я не знаю. Одни говорят, что он один из братьев султана Марокко, другие считают его французом, потому что он хорошо владеет нашим языком. Я скорее склонен считать его испанцем. Но трудно сказать что-нибудь определенное об этом человеке, потому что он всегда ходит в маске. Так часто поступают ренегаты, которые даже нарочно уродуют свое лицо, чтобы их не узнали.
— Говорят еще, что он немой. Что ему вырвали язык и ноздри. Но кто это сделал? Тут средиземноморские сплетники расходятся между собой. Те, кто считают его мавром, мавром из Андалузии, думают, что он жертва испанской инквизиции. А те, кто называют его испанцем, обвиняют, наоборот, мавров. Во всяком случае, он красотой, очевидно, не отличается, так как никто не может похвастаться, что видел его без маски.
— Это не мешает ему пользоваться у дам определенным успехом, — заметил, смеясь, де Лаброссардьер. — В его гарем попали, кажется, несколько бесценных красавиц, которых он перебил на торгах у самого константинопольского султана. Совсем недавно старший из евнухов султана, знаете, этот красивый кавказец Шамиль-бей, ужасно сокрушался, что не смог перехватить у Рескатора очаровательную голубоглазую черкешенку, просто сокровище!..
— У нас уже слюнки текут, — откликнулся де Вивонн. — Но удобно ли рассказывать такое при даме?
— Я не слушаю, — отозвалась Анжелика. — Прошу вас, сударь, продолжайте свою повесть о Средиземном море.
Де Лаброссардьер объяснил, что слышал подробный рассказ судейского чиновника Альфреда ди Вакузо, итальянца, мальтийского рыцаря, с которым встретился в Марселе. Этот мальтийский рыцарь только что вернулся тогда из Кандии, куда сам отвозил рабов, и с живописной яркостью передавал еще свежие впечатления от того состязания на рынке, когда Рескатор бросал к ногам черкешенки мешки золотых монет, пока она не оказалась по колено в золоте.
— Да уж денег у него довольно! — воскликнул де Вивонн, охваченный гневом, так что лицо его налилось кровью до самого парика. — Недаром его зовут Рескатором. Вы знаете, что это значит, сударыня?
Анжелика отрицательно покачала головой.
— Так называют по-испански тех, кто распространяет незаконные деньги, фальшивомонетчиков. Раньше такие рескаторы встречались изредка, и эти мелкие умельцы никому не мешали и опасности не представляли. Теперь же остался только один такой, и зовут его Рескатор.
Он мрачно задумался. Молодой лейтенант де Миллеран, робкий и сентиментальный, теперь только решился вступить в разговор.
— Вы сказали, что изуродованный нос не мешает Рескатору нравиться женщинам, но ведь эти пираты приближают к себе купленных рабынь, нередко принуждая их силой, а следовательно, по числу их наложниц нельзя судить, мне кажется, об их привлекательности. Возьмем, например, алжирского ренегата Меццо-Морте, этого отъявленного негодяя, самого крупного торговца рабами во всем Средиземноморье. Кто хоть раз видел его, не скажет, что можно найти женщину, которая отдалась бы ему по любви или которой он бы чуточку приглянулся.
— Лейтенант, ваши слова вполне логичны, — возразил де Лаброссардьер, — и все-таки вы ошибаетесь, и даже вдвойне. Во-первых, Меццо-Морте, хотя он самый крупный работорговец в Средиземноморье, не держит у себя в гареме рабынь вообще, потому что предпочитает… мальчиков. Говорят, что в алжирском его дворце их больше полусотни. А с другой стороны, бесспорно, что Рескатора женщины любят, так все говорят. Он покупает их много, но оставляет у себя лишь тех, кто хочет быть с ним.
— А что он делает с прочими?
— Отпускает их на волю. Это его мания. Он освобождает, когда подвернется подходящий случай, всех рабов, женщин и мужчин. Не знаю, так ли это на самом деле, но так о нем рассказывают.
— Рассказывают!.. — буркнул с досадой и раздражением де Вивонн. — Да, эти рассказы правдивы. Он освобождает рабов, я сам был тому свидетелем.
— Может быть, он это делает, чтобы искупить свой грех ренегатства? — предположила Анжелика.
— Вполне возможно. Но главное — чтобы всех оскорбить. Чтобы всех ткнуть носом в …! — рявкнул, уже не сдерживаясь, де Вивонн. — Чтобы посмеяться, поиздеваться над всеми. Помните, де Грамон, то сражение у мыса Пассеро? Вы были тогда в моей эскадре. Помните, что он захватил две наши галеры? Знаете, что он сделал с четырьмя сотнями каторжников, которые сидели там на веслах? Велел их всех расковать и высадил на берег в Венеции. Можете вообразить, как венецианцы обрадовались такому подарочку! У Франции с Венецией вышло из-за этого дипломатическое осложнение, и Его величество заметил мне, не без иронии, что если уж я позволяю захватывать свои галеры, то надо, по крайней мере, смотреть, кому они достанутся, пусть уж попадут в руки обычного работорговца.
— Ваши рассказы, действительно, увлекательны, — заметила Анжелика. — Сколько у вас, в Средиземноморье, интересных людей.
— Упаси вас Господь от встречи с ними вблизи! Они заслуживают самой страшной казни, все эти авантюристы и ренегаты, работорговцы и прочие мошенники, которые сговариваются с неверными, чтобы подорвать мощь французского короля или прорвать оплот мальтийских рыцарей. Вы еще услышите о маркизе д'Эскренвиле — это француз, и о датчанине Эрике Янсене, об алжирском адмирале Меццо-Морте, которого я уже упоминал, об испанцах, братьях Сальвадор, да и о всяких других, менее значительных. Средиземное море полно этой нечисти. Но хватит говорить о них. Жара уже немного спала, и пора, я полагаю, обойти галеру и проверить, все ли в порядке.
Адмирал ушел, офицеры стали прощаться с пассажиркой и возвратились на свои посты.
Тогда только Анжелика заметила Флипо. Маленький слуга тяжело дышал, словно с трудом одолел несколько ступенек, ведущих на палубу. Он был бледен и смотрел на свою госпожу расширенными, полными отчаяния глазами.
— Что с тобой?
— Там, — едва пробормотал мальчик, — там, я видел…
— Что? Что ты видел? Где?.. — Она встряхнула мальчика за плечи.
Хотя она и была уверена, что видела Дегре на набережной, когда они отплывали, на мгновение ей показалось, что он появится сейчас, выскочив откуда-нибудь, как черт из шкатулки.
— Говори же!
— Я видел… Я видел… каторжников. Ах, госпожа маркиза… это так ужасно… не могу, не могу вам сказать… там… там… каторжники…
Заикаясь, он сорвался с места, побежал к борту, его стошнило.
