Яна Долевская - Горицвет
— Ой, глядите-ка, Евгеньпална, точнехонько, как меня, забыли, а сами бежать.
В холодной пыли у забора сучил голыми ножками ребенок. На вид что-нибудь около года или поменьше. У него была большая опушенная русыми волосами голова, сморщенное исплаканное лицо с обслюнявленным мокрым ртом, издающим беззвучные всхипы. На теле висела серая застиранная рубашонка до пят, из под которой он все время беспомощно выпрастывал ноги, словно безуспешно стараясь подняться. Жекки посмотрела на избу за забором, черный провал слепого окошка и перед глазами у нее пронеслась недавняя встреча с многодетным семейством Макаровых, случившаяся кажется примерно в этом же месте. Вспомнились утробная поконость самого Макарова, стянувшего перед барыней шапку, оловянный испуганный взгляд его длиннотелой бабы, россыпью разбежавшуюся ватагу их босоногих ребятишек. «Да они же нарочно его оставили, — Жекки точно облило холодом, — ну конечно для них это такой удобный случай — избавиться хотя бы от одного рта, да и если не нарочно… Какое мне дело, почему я должна быть гуманнее, чем его мать. Я не должна, не обязана, в конце концов, мне хватает уже одной маленькой дуры…» Жекки сердито дернула Просю за руку.
— Идем.
— А его-то как же… — жалобно простонала девчонка.
Жекки отпустила ее от себя и, чуть-ли не рыча от раздражения, подошла к ребенку. «Почему? Ну почему я это делаю?» Склонившись над ним, она мимолетно отметила — мальчик. Его расширенные от слез глаза были серыми, простодушными. Он был грязный, от него плохо пахло. Жекки едва переломила брезгливость.
— Как его нести? — для чего-то спросила она, подняв ребенка на руки. Кто мог ей ответить? Сквозь рубашонку пощупывались маленькие частые ребра. Ну с чего бы ему не быть таким тощим, ведь Макаровы всегда перебивались с хлеба на воду. И все-таки тащить его на руках долгую предстоящую дорогу — немыслимо. Жекки припомнила, как крестьянские бабы облегчают себе подобную задачу — носят детей за спиной в плетеных кузовках или просто в платках, перекинутых наподобие перевязи через одно плечо.
— Побудь с ним, — сказала она, передавая ребенка Просе. — Я поищу в доме какую-нибудь тряпку.
Жекки торопилась. Каждая минута задержки могла им дорого обойтись, но приходилось подчиняться непрошенным обстоятельствам. Ничего не поделаешь. В полутьме брошенной макаровской избы Жекки сразу увидела свисающую с потолка люльку. Пошарив в ней, она извлекла ветхое лоскутное одеяльце и кусок серой льняной ткани, довольно грязной на вид. Какое счастье, что поиски не заняли много времени. Выбежав на улицу, Жекки прямо на земле расстелила одеяльце, неумело закрутила в него всю нижнюю часть туловища ребенка.
— Подержи, — велела она Просе, снова передав ей младенца.
Тот, как ни странно, видимо, почувствовав обращенную на себя заботу, ничему не противился и с наследственной поконостью молчал. Жекки, торопясь и подгоняя себя, кое-как завязала крепкий узел, перевязь была готова.
— Сажай его мне за спину, — приказала она Просе после того, как продела голову через льняную петлю.
Ребенок, оттянув своей тяжестью ткань, повис в ней как в гамаке, правда гамак получился слегка перекошенный. Но для того чтобы нести его, вероятно, не один десяток верст — Жекки решила, что надо идти по дороге, стараясь опередить пожар, пока не встретит людей или не доберется до города, — это приспособление вполне годилось.
— Держись за меня, — строго заметила она Просе, — и не вздумай отходить далеко в сторону.
— Куды ж я денусь от вас, — шмыгнула носом девчонка, — вить кругом и свету-то белого не видно.
— И не надо, знай себе шагай и держись за меня. Поняла?
— Угу, — Прося снова шмыгнула носом, подтерев пальцем сопли.
LII
Так они и пошли торопливым сбивчивым шагом — Жекки с молчаливым младенцем за спиной и растрепанная белобрысая Прося, прилежно сжимающая в кулачке складку Жеккиной юбки. Так они вышли за околицу Пустошек, миновали поворот проселка и очутились посреди воющей, пропитанной гарью, пустыни.
Справа тянулись голые поля, опутанные дымной завесой. Слева — жалась громоздкая зубчатая стена елового леса. Дальше, через полторы версты, как знала Жекки, дорога поднимется круто в горку, и тогда поля остануться в стороне, а лес, этот гибнущий и губящий все живое лес, охватит их со всех сторон. Но другой дороги все равно не было. Нужно было спешить. Сейчас им ни в коем случае нельзя останавливаться. Нужно все время идти, а еще лучше — бежать, и тогда есть надежда обогнать идущее по пятам пламя. Вот и ветер вроде бы стал поддувать реже. Может быть, он затихнет и позволит им до наступления вечера выйти на открытый, лишь слегка поросший разбросанными мелкими деревцами берег Пестрянки. Правда, и этот открытый берег тянется совсем недолго, и дальше речка, превращаясь в тихий ручей, течет через сплошные лесные заросли. И все же, что-то смутно подсказывало Жекки, что добравшись до речного берега, они так и так будут спасены. Лишь бы огонь не застал их в самое ближайшее время в лесу, где они будут совсем беззащитны. Понимая это, Жекки торопилась, как могла, а Прося, как назло, вздумала запинаться, да еще нудно жаловаться:
— Не поспеваю я, Евгеньпална, уж больно вы шибко.
— Пойми, нам нельзя останавливаться, надо идти скорее.
— У меня ноги гудят, можно я малость присяду.
— Только попробуй, — огрызнулась на нее Жекки, — если ты только посмеешь отстать, я ни за что не стану тебя ждать. Так и знай.
— Ы-ы-ы, — заскулила Прося, — ы-ы, — и послушно, но все так же запинаясь, потащилась дальше.
Но девчонка в самом деле не успевала за ускоренным шагом Жекки. Ее рука, вцепившаяся в Жеккину юбку вытягиваясь во всю динну, тянулась вниз, таща за собой Просино тело, а вместе с ним — и Жекки. Прося становилась чем-то вроде корабельного якоря. Ее назначением стало во что бы то ни стало затормозить движение. Про себя Жекки не стеснялась в бранных выражениях, характеризующих девчонку. Высказывать их вслух было бессмысенно. Прямая брань никогда не действовала на бедную сироту, она привыкла к ней, как к чему-то заурядному. Чувствуя себя усталой и измученной, девчонка ни за что не хотела переносить усталость. Ее животные потребности, как и всякие телесные тяготы, неизменно брали верх над отвлеченными соображениями, вроде гудящего позади пожара.
Зная это, Жекки было особенно непросто уступить ее жалобному нытью. Наполнившись каким-то необычным стремительным приливом сил, Жекки не чувствовала ни малейшей слабости. Ее точно что-то подгоняло изнутри, придавая ей небывалую бодрость и уверенность в своих силах. К тому же, она понимала, что исполнение намеченного ею плана всецело зависит от быстроты, с которой они пройдут самый опасный участок дороги. И вот осуществление задуманного обычным образом, по какому-то неизменному закону противодействия, натолкнулось на тупое сопротивление.
