Чарльз Норрис - Зельда Марш
Слезы текли по лицу Зельды, она кусала руки, шепча его имя в темноте.
— Майкл, Майкл! О боже, хоть бы мне умереть!..
Кровать, на которой она лежала, — кровать Бойльстона — жгла ее тело. Она сбросила одеяло, вскочила… Съежившись в кресле у окна, в своей тонкой сорочке, она просидела так до утра, выглядывая на улицу, прислушиваясь к шагам случайных прохожих, нарушавшим тишину ночи.
6Два дня тоскливого беспокойства и ожидания, потом записка:
«Сегодня днем, в три, в библиотеке, если тебе удобно.
Майкл.»
Снова любовная горячка. Тайные встречи, краденые часы, упоение и плен страсти.
Но что-то изменилось. Майкл был уже не тот, прежний, веселый и милый мальчик, что жил с матерью на Сакраменто-стрит. Зельда боялась вдумываться в эту перемену. Может быть, он просто стал старше? Больше знал теперь о жизни, о людях?.. Наивный, любящий мальчик, которого она знала два года назад, превратился в мужчину. Но все это не объясняло до конца перемены в нем. Зельда теперь часто плакала — плакала от избытка любви к нему. А он часто, не сознавая того, унижал ее, это ее-то, которая считалась всегда такой гордой! Он был добр и ласков, он был неспособен на сознательную грубость, — и тем не менее постоянно причинял ей боль, и чем дальше, тем сильнее.
Прошли дни, недели, месяцы, пока Зельда, наконец, заставила себя посмотреть правде в лицо: Майкл «снисходил» до нее, бессознательно смотрел на нее сверху вниз. Она больше не была Зельдой Марш, племянницей Бэрджессов, его товаркой по школе, его «девочкой», его «милой». Теперь она — «Бойльстонова любовница», «содержанка», одна из тех, к кому мужчина приходит украдкой «развлечься на часок».
Зельда мучительно переживала свой позор, но жила только теми часами, что проводила с Майклом: она приносила ему маленькие подарки, сделанные ею самой, и коротала дни, придумывая новые, вспоминая все, что говорил Майкл: его взгляды, все-все мелочи, показывавшие, что он думает о ней и любит ее.
Промежутки между свиданиями были для нее адом. Бойльстон с его приторными нежностями, с надоевшими разговорами о своих делах, его хныканьем и упреками, его похотливыми ласками, возмущавшими и унижавшими ее, становился ей с каждым днем противнее. Но она чувствовала, что надо быть покорной, и подставляла ему губы, еще трепетавшие от поцелуев Майкла, терпела его ненавистные объятия, когда всеми фибрами души призывала того, кого она любила!
Какая мука! Она видела ясно, что мечты о браке, о своем очаге, о жизни с Майклом, как страстно он ни желал этого раньше, — все погибло. Он любил ее, но любил не так сильно, как когда-то, не так, как она надеялась.
Ей нечего рассчитывать, что он поможет ей вырваться из тупика, куда загнала ее жизнь. Ей нечего надеяться даже на его сочувствие. Ни слова Бойльстону о Майкле, ни слова Майклу о Бойльстоне! И, внутренне одинокая, она «переползала» из одного дня в другой, лгала, жила в этой лжи, притворялась и играла роль с болью в душе, потеряв уважение к самой себе, деля себя между обоими и чувствуя себя оскверненной, утонувшей в грязи, — ибо натура у Зельды была честная. Любовь, властная, ненасытная любовь гнала ее вперед, не давая остановиться.
С первого же дня возобновления отношений с Майклом она говорила о бегстве от доктора, но в душе знала, что осуществление этого зависит не от нее одной. Труд. Независимость. Свобода. Путь был ясен. И она понимала, что это единственно возможный путь. Но ей было только двадцать лет — и во многих отношениях она была еще совсем девочкой, взрослой девочкой — не больше. Искать службы? Она может быть продавщицей, может поступить мастерицей к портнихе или кельнершей в ресторан… А сумеет ли она?.. Сомнения, опасения ее одолевали. Три года жизни с Бойльстоном оставили след. Унизительная близость, нездоровая, нечистая атмосфера этого жалкого суррогата «домашнего очага» в нежилом доме, сознание, что она «содержанка», — все это не могло пройти даром. Она стала «любовницей», вряд ли сознавая, что это за роль, а когда поняла, отнеслась к этому со спокойным безразличием. Бойльстон был добрый человек, — и она жалела его. Ей легче было переносить его ласки, чем причинять ему боль, отталкивая его. Но теперь, когда весь ужас положения представился ей, в душе поднялась буря отвращения к себе. Вместе с отвращением пришли сомнения, страх, недоверие к своим силам. Три года она жила, ни о чем не заботясь, находя на своем столе столько золотых, сколько ей было нужно. Все ее желания исполнялись по первому намеку.
— Боже! — всхлипывала она. — Во что я превратилась!
Она сидела одна в сумерках. Этот день, как всякий день, когда они не виделись с Майклом, прошел пусто, бесцельно. Через час или два придет Бойльстон, и снова ей придется выслушивать рассказы о том, что было сегодня в клинике, что сказал доктор Гумфри ему, что он ответил доктору Гумфри. Потом обед. А потом — горячее дыхание, запах вина и эти мягкие ладони, ползающие по ней, ползающие, ползающие!
Крик вырвался из ее груди. Боже, она не может больше!
Она прижалась лбом к холодному стеклу и посмотрела вниз, на спешащих прохожих, на женщин, счастливых, бегущих из магазинов и контор, где они зарабатывают свой хлеб, уважающих себя, независимых.
— Я должна сама сделать это, — твердила она себе. — Мне никто не поможет. Я должна покончить с этим, наконец!
7И тем не менее она продолжала терпеть Бойльстона, презирая себя за ложь. «Что бы он сделал, если бы узнал?» — задумывалась она.
— Зельда, маленькая моя, отчего ты сегодня такая сердитая? Ты раньше была такой добренькой и ласковой к своему старику! Поди сюда, милуша, поцелуй меня. Да ну же, будь понежнее, сядь ко мне!
«Если бы Майкл мог вообразить себе, в каком аду я живу, он взял бы меня отсюда», — говорила себе Зельда двадцать раз на дню. Ей надо быть уверенной в его любви, тогда она во всем ему признается и будет умолять его взять ее отсюда. Ей не брак нужен, это для нее не имело теперь значения, ей был нужен Майкл. Убежать вместе? Но для этого необходимы деньги… Всегда этот проклятый вопрос о деньгах! Бежать… О боже, вечно ей приходится бежать от чего-нибудь! Из Бэкерсфильда… Потом из дома дяди… Теперь от этого…
Она развивала свои планы бегства на корабле куда-нибудь в далекие страны, а Майкл слушал с мечтательным выражением и заражался ее энтузиазмом. Ожидая его в читальне, она спрашивала книги о южном архипелаге, читала о Таити, Маркизовых островах и приходила в какой-то лихорадочный восторг. Солнце, купанье, рыбная ловля! Майкл будет рисовать, а она — заботиться о нем. Оба мечтали вслух, обсуждали малейшие подробности их жизни вместе где-нибудь на острове.
