Мэри Белоу - Танцуя с Кларой
— Мое кресло не может двигаться по траве, — сказала она довольно печально. — Вы идите, Фредди. Я посижу здесь и отдохну. Или вы можете сначала отнести меня обратно в дом, если хотите. Я почитаю.
Но он широко ей улыбнулся, наклонился и подхватил ее на руки.
— Мои ноги могут двигаться по траве, — сказал он, шагая вместе с ней в направлении деревьев, скрывавших беседку, отчего ее было не видно с террасы.
— Но это слишком далеко, — запротестовала она. — Я слишком тяжелая.
— Вы легче перышка — сказал он. — Хотя, как я заметил, в последние дни вы ели больше, Клара. Достаточно для вас и для лошади.
— Вы несносны! — воскликнула она. — Я думаю, что аппетит появился у меня из-за свежего воздуха, Фредди. Я слишком худая, не так ли?
Она не напрашивалась на комплимент. Она всегда знала, что некрасива. Просто иногда ей хотелось быть хотя бы сносно привлекательной. Особенно теперь. Ей хотелось, чтобы он считал ее красивой. Глупая, глупая мысль.
— Вы такая, какая есть, — сказал он. — Для меня вы прекрасны, любовь моя. Но я рад видеть, что у вас есть аппетит и не расстроюсь, если вы наберете еще несколько фунтов веса. Хотя у меня может начаться одышка, когда нужно будет таскать их к беседке или Бог знает куда еще.
— Вы сами виноваты, что запыхались, — сказала она. — Я не просила меня нести.
В беседке было слишком жарко. Температура внутри напоминала раскаленную духовку. После того, как он опустил ее на одну из скамей, опоясывающих строение, они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Запеченная плоть на ужин сегодня вечером? — спросил он. — Как вам это понравится?
— Не особенно, — ответила она, — мой возросший аппетит не простирается пока так далеко.
Он вынес ее наружу, опустил на траву и сел рядом с ней. Она обнаружила, что трава была просто чудесной на ощупь, мягкой, прохладной и душистой.
— Папа никогда бы не позволил бы мне сидеть на траве, — сказала она, ложась на спину, закрывая глаза и опуская руки по сторонам. Она легко водила ладонями по траве. — Он боялся сырости.
— Дождя не было уже много дней, — сказал он, приподнявшись на локте и глядя на нее. — Или недель? Доктор Фредерик Салливан предписывает вам побольше травы, свежего воздуха, солнца и еды. Это все принесет вам огромную пользу. Ставлю на это свою репутацию медика.
Она рассмеялась, а затем сморщила нос от щекотки и, открыв глаза, со смехом обнаружила, что он водит по нему травинкой.
— Это чудесно, — сказала она, — так чудесно.
Она лежала неподвижно и слушала пение птиц, гудение насекомых и еле слышный шелест ветерка в верхних ветвях деревьев. Она могла чувствовать солнце, согревавшее ее лицо, и запах травы.
Вокруг была жизнь. Именно поэтому снаружи все было совершенно другим. Все вокруг было живым, даже трава под ее спиной. Она была окружена жизнью. И она сама была живой. Она вдыхала жизнь и чувствовала, как она заполняет ее легкие и ее тело. Она чувствовала себя так, словно могла встать и пойти или даже побежать, если бы попробовала. Она попыталась согнуть свои ноги в щиколотках. Ее ноги не были парализованы. Только слабы и бесполезны. Ее лодыжки не подчинялись усилию ее воли.
Она открыла глаза и пристально посмотрела вверх, на редкие облачка, которые проплывали мимо.
— Котенок, — сказала она. — Посмотрите, Фредди. Вон то облако.
Он посмотрел, зажав между зубами травинку.
— Котенок? — сказал он. — Это парусник.
— Нет, другое облако, вон там, — сказала она, — и… ой, смотрите, рядом с ним цветущая роза!
— Это лошадь, вставшая на дыбы, — сказал он.
Она снова закрыла глаза и улыбнулась.
— Вам доставляет удовольствие дразнить меня, — сказала она.
Что-то внезапно загородило солнце, и его рот накрыл ее губы.
— Облака могут быть тем, что каждый хочет в них видеть, любовь моя, — сказал он. — В этом-то и есть их загадка.
— Я никогда не смотрела на них прежде, — сказала она, снова открывая глаза. — Какой огромный и замечательный мир, Фредди, и мы — его часть. Под нами вращается земля.
— У меня кружится голова, — сказал он, целуя ее снова и скользнув языком в ее рот, — вам придется покрепче держать меня, Клара, чтобы я не упал.
— Ах, глупый, — сказала она, но все равно обхватила его руками, и они нескольких минут целовались, тепло и неспешно. Это была одна из тайн Фредди, которую она принимала на этой неделе с благодарностью. Почему он чувствовал себя обязанным продолжать эту игру? Получал ли он от этого хоть какое-то удовольствие? Почему он принес ее сюда, когда мог пойти один или уехать куда-нибудь еще? Почему каждую ночь, начиная с их свадьбы, он спал в ее постели и в каждую из них дважды занимался с ней любовью?
Она боялась, что станет зависимой от того обстоятельства, что он рядом с нею всякий раз, когда она просыпается ночью. Она боялась, что станет зависимой от его любовных ласк. Ей было не с кем сравнивать, но она знала, что в них он был настоящим мастером и что по ночам он использовал свое мастерство. Ей нравилось заниматься любовью даже сильнее, чем она ожидала. С Фредди. Возможно, с другим мужчиной это было бы не так хорошо. Она не могла себе даже представить, что делает все эти интимные вещи с другим мужчиной.
— Если вы уснете, — сказал он, и она почувствовала, что травинка снова пощекотала ее нос, — то, когда проснетесь, ваше лицо будет красным как рак, Клара. А нос будет похож на сигнальный фонарь. Мне довольно скоро придется унести вас с солнца.
Она вздохнула. Она была слишком сонной, чтобы отвечать.
— Кто ваш врач? — спросил он. — Ваш отец консультировался только с одним или с несколькими?
— Он всех их называл дураками и шарлатанами, — сказала она. — Хотя он, конечно, никогда не встречался с доктором Фредериком Салливаном. Тем не менее, я думаю, что он отнесся бы неодобрительно к вашим методам, Фредди.
— Был ли какой-то конкретный врач? — спросил он.
— Доктор Грэм, — ответила она. — Он был папиным другом. Но потом у них вышла громкая ссора, когда несколько лет назад он приезжал сюда, чтобы осмотреть меня. Мы больше никогда не встречались с ним снова.
— Что послужило причиной ссоры? — спросил он.
Она покачала головой.
— Я не знаю, — сказала она, — папа не говорил. Все, что он сказал, это то, что никто не заберет у него его маленькую девочку, как забрали маму, и никто не причинит ей боль и страдание. Я всегда оставалась для папы маленькой девочкой. Глупо, правда?
— Нет, — сказал он, — должно быть, тяжело потерять жену и видеть, что ребенок, которого она выносила и родила, тоже заболел и лежит при смерти.
