Дина Джеймс - Сцены страсти
С трудом сняв тяжелый засов, она открыла двери. Лошади потащились вперед.
– Фургон не входит! – закричала Миранда. – Он слишком высок.
Шрив уже натянул поводья.
– Еще немного, ребята, – крикнул он голосом, который бывал слышен в самом дальнем ряду любого театра. – Назад! Назад!
Усталые лошади повиновались; фургон подался назад. Наконец Шрив бросил поводья. Позади него второй фургон развернулся и встал.
Дождь превратился в мокрый снег. Порыв ветра бросил колючие снежинки в лицо Миранде, заставив ее отступить в темноту амбара. Дрожа, она обхватила себя руками и запрыгала на окоченевших ногах, чтобы согреться. Шрив спрыгнул с козел и начал распрягать лошадей, а Шейла выбралась из своего укрытия и поспешила в амбар.
Остальные члены труппы тоже покинули повозку. Наконец Шрив и Майк ввели в амбар лошадей. Миранда выбежала наружу, чтобы закрыть дверь.
– Настоящий всемирный потоп, – заметила Ада. – Я так и жду, что сейчас появятся спасающиеся от дождя животные.
– Ненавижу дождь, – проворчала Шейла. – В нем нет ничего хорошего. Ничего.
– Он помогает расти цветам, – возразил Фредерик. – Я бы не хотел жить в мире, где нет цветов.
– О, перестань. – Шейла подняла глаза к небу. – Этот проливной дождь уже давно прибил к земле и залил все цветы.
– Рискнем развести огонь? – спросила Ада. – Я окоченела.
Шрив осмотрелся. В двух стойлах находились лошади, остальные были заполнены сеном, так же как и сеновал.
– Лучше не рисковать, – сказал он. – Слишком большая опасность пожара.
– Какие мудрые слова, – съязвила Шейла. Она одна из всей труппы принесла с собой одеяло и стояла, завернувшись в него, с отвращением оглядываясь по сторонам. – Какая сырость! А ты еще говоришь, чтобы мы не разводили огонь.
– Я могу разжечь маленькую печку, если кто-нибудь принесет ее из повозки, – предложила Ада. – Внутри железной печки огонь не причинит вреда.
Шрив с сомнением посмотрел на клочья сена, свисавшие со стен, как мох. У себя за спиной он услышал, как стучат от холода зубы у Миранды. Шейла натянула одеяло себе на голову. Поглубже засунув руки в карманы, мужчины переминались с ноги на ногу. Тепло было всем крайне необходимо.
– Принеси печку, Майк.
– Сейчас.
– Как насчет кофе? – поинтересовался Фредерик. – Капелька тепла для наших внутренностей была бы в самый раз.
Шрив пожал плечами.
– Согласен, если ты достанешь его.
– Уже иду. – Фредерик отвесил шутовской поклон и выскользнул за дверь вслед за Майком.
Ветер и дождь ворвались в сарай. Миранда подумала, что лишь однажды в жизни ей было так холодно. Тогда она смотрела из окна повозки на купавшихся в снегу буйволов. От этого воспоминания у нее еще сильнее застучали зубы. Замерзшие ноги совсем не держали ее. Она добралась до стойла и опустилась на грубую доску. Обхватив руками колени, она сжалась в комочек.
К ней подошел Катервуд.
– Нравится такая жизнь? – съязвил он. – Настоящее приключение, верно?
– Отойди, Шриви. – Ада, подбоченясь, встала рядом с ним. – Оставь ее в покое. Не усугубляй ее отчаяние. – Майк Лониган принес печку. – Сейчас мы разожжем огонь, и сразу станет веселее. – Она отвернулась и наклонилась, приподняв юбки. – Всегда ношу спички в самом сухом месте, – сказала она. – Никогда не знаешь, где придется разжигать огонь.
Фредерик вернулся с кофейником и корзинкой с провизией. Он с беспокойством посмотрел на остальных.
– А где мы возьмем воды? Шейла фыркнула.
– Просто выставь кофейник за дверь, Фредди. Боже! Нет никого глупее актеров.
Фредерик бросил на нее недовольный взгляд прежде, чем последовать ее совету.
Когда кофейник наполнился дождевой водой, огонь уже весело горел в печке.
Миранда подошла поближе. «Сыновья Мельпомены» сгрудились вокруг крошечной печки, протягивая руки к огню, где Ада священнодействовала над кофейником. Она встала рядом с шестым участником труппы, которого, как она поняла, звали Джордж. Наконец запах кофе наполнил сарай. Уже одно это приободрило всех.
– Первая кружка Майку, – сказала Ада, протягивая ему кружку. – Вторая – Фредерику.
– Спасибо, мэм.
Вдруг дверь амбара распахнулась. Все оглянулись.
В дверях стоял бородатый мужчина, вода капала с его шляпы и одежды. Он обвел сердитым взглядом собравшихся, потом взглянул на Аду, присевшую у горевшей печки. Он еще сильнее разозлился. Вытащив из-под дождевика дробовик, он угрожающе сказал:
– Проклятые проходимцы! Гасите огонь!
Сцена четвертая
А главное, дорогие мои актеры, не ешьте ни луку, ни чесноку. Мы должны испускать сладостное благоухание.[8]
Слеза побежала по обветренной щеке жены фермера. Она прижала к себе свою старшую дочь.
Я грустна и одинока, сердце рвется из груди.
Низкое контральто Шейлы Тайрон заполнило амбар. Ветер стих. Гроза почти прекратилась. Жена фермера и семеро ее детей расселись на доске, поставленной на два бочонка. Сам фермер, как часовой, стоял у входа в стойло. Дробовик лежал у его ног.
Два его старших сына сидели на перекладине у другого стойла и, открыв рот, смотрели на Шейлу. От нее невозможно было оторвать глаз.
Милый мой меня не любит.
Взяв верхнюю ноту, она с грустной, но в то же время теплой, многообещающей улыбкой посмотрела на зрителей. Юноши покраснели.
Смерть, скорее приходи.
Последний звук замер в воздухе. Семья фермера сидела как завороженная. Секунд двадцать никто не шевелился.
Майк подмигнул Миранде, которая была очарована не меньше зрителей. Он усмехнулся и растянул меха гармоники.
Шейла приняла игривую позу.
Раз приехал фермер в город,
Фургон его поломан.
Но только фермер тот,
Кто кормит всех.
Увидев, с какой гордостью фермер огляделся по сторонам, Миранда зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться. Шейла продолжала свою балладу. Фермер заметно оживился, недовольное выражение постепенно исчезло с его лица.
А пастор и повар у ручья
Гуляли половину дня.
Шейла взмахнула рукой, и актеры подхватили припев:
Но только фермер тот,
Кто кормит всех.
Жена фермера довольно улыбнулась, а ее муж, сунув руки в карманы, обвел взглядом всех, чтобы увидеть, как они реагируют на эту песню. Он перехватил взгляд жены и улыбнулся ей. В густой бороде сверкнули его потемневшие от табака кривые зубы.
Когда Шейла закончила свою песенку, которую вместе с ней уже пели все, жена фермера откровенно сияла от удовольствия и что-то шептала своей дочери.
