Джорджетт Хейер - Смятение чувств
– Какая чушь!
Адам сообщил леди Линтон о своей помолвке в письме, воспользовавшись этим событием как предлогом, чтобы не возвращаться в Фонтли. Ему было бы невмоготу столкнуться с неизбежными изумлением, вопросами и, возможно, неодобрением, которыми должны были встретить его заявление; и он знал, что ему не под силу такая задача, как описать словами мистера Шоли. Он мог сообщить, что тот. – богатый коммерсант, с которым лорд Оверсли находится в дружеских отношениях, и леди Линтон не должна была узнать, читая о спокойных манерах Дженни, необыкновенной чуткости и ладной фигуре, что эти беглые фразы не без труда вышли из-под его пера. Он закончил письмо просьбой к матери приехать в Лондон, чтобы познакомиться со своей будущей невесткой, но счел целесообразным отправить с той же почтой короткое и гораздо более откровенное письмо старшей из сестер.
« Шарлотта, я рассчитываю, что ты привезешь маму в Лондон. Объясни ей, как неприлично это будет с ее стороны запаздывать со знаками внимания, – визит вежливости следует нанести. Если она придерживается намерения поселиться в Бате, хотелось бы, чтобы она решила, что из обстановки в Линтон-Хаус она желает получить в собственное пользование, что нельзя устроить в ее отсутствие. Скажи ей это, чтобы она не выкинула один из своих номеров».
Прежде чем до него дошли какие-либо новости из Фонтли, известие о его помолвке было опубликовано, и в его положении произошла внезапная перемена. Люди, которые донимали его, требуя заплатить по счетам, вдруг страстно захотели видеть его своим клиентом. Портные, галантерейщики, ювелиры и каретных дел мастера умоляли оказать им честь, став их постоянным клиентом. И первой в списке стояла фирма Швейцера и Дэвидсона, чьи неоплаченные долги за одежду, поставленную пятому виконту, исчислялись четырехзначной цифрой. Даже старший Друммонд позволил себе победную улыбку, когда объявил своему наследнику:
– Его светлость, мой мальчик, может заказывать у Друммондов любую музыку, какую только пожелает.
– Да, сэр, я в этом не сомневаюсь, – ответил молодой Друммонд с благоговением.
Результат его помолвки стал желанной переменой после непрестанных требований, которыми до этого изводили Адама, но сознание того, что даже подобострастием управляющих и персонала отеля «Фентон» он обязан золоту Шоли, едва ли могло порадовать его. Письмо от мисс Оверсли также не способствовало поднятию его настроения.
Леди Оверсли сообщила новость Джулии; вкладывая ей в руки роковой экземпляр «Газетт» со словами:
– Джулия, любовь моя, крепись!
До тех пор она крепилась, поддерживаемая исключительной чуткостью матери, но сообщение на какое-то время совершенно раздавило ее, и она почувствовала, что не скоро восстановит душевное равновесие.
Слезы мешали ей писать, и все-таки она пожелала ему счастья и заставила свою непослушную руку черкнуть записку мисс Шоли: «Я верила, что это однажды случится, мой друг». Ей предстояло уехать из города, чтобы навестить свою бабушку в Танбридж-Уэллс. Мать считала, что в настоящее время будет благоразумнее не подвергаться риску столкновения с Адамом.
Со следующей почтой ему пришел поток писем от разных родственников, начиная от требования его тети Брайдстоу сообщить, кто такая эта мисс Джейн Шоли, и заканчивая сентиментальными излияниями старшей кузины, старой девы, которая была убеждена, что мисс Шоли самая милая девушка, какую только можно себе представить, – высказывание, которое заставило Адама осознать, что он ничего не знает о нраве своей невесты.
Ему пришлось подождать несколько дней писем из Фонтли, но наконец они пришли. Неистовые каракули Лидии, которая была уверена, что Дженни – самая препротивная девица на свете, и встревоженное письмо от Шарлотты. Дорогая мама, писала она, испытала столь жестокое потрясение, узнав, что ее единственный оставшийся в живых сын помолвлен с совершенно незнакомой девушкой, что у нее наступил полный упадок сил. Затем у нее случились страшные судороги, и, хотя все эти тревожные симптомы были сняты лекарствами, предписанными их славным доктором Тилфордом, она все еще слишком выбита из колеи, чтобы взяться за столь трудоемкую задачу, как написание письма.
«На благословение пока рассчитывать не приходится, – писала Шарлотта с нотками предостережения, – но я уверена, что она заставит себя сделать все подобающее такому случаю. Она старается преодолеть нервозность, но сознание того, что ты собираешься продать дом Линтонов, повлекло за собой некоторую возбужденность мыслей, ведь наш дорогой брат родился там… Здесь, дорогой Адам, меня прервал мой любимый Ламберт; его визит оказался очень полезен для мамы, поскольку он просидел с ней час, раскрывая перед ней со спокойной рассудительностью все преимущества твоей женитьбы…»
Похоже было, что до тех пор, пока у нее не появилось такого блага, как спокойная рассудительность Ламберта, мама заявляла: тяжелая утрата сделала само собой разумеющимся, что она не будет ни жить в отеле, ни наносить утренние визиты. Но Ламберт был прав: при условии, что Адам сможет подыскать ей жилье в каком-нибудь приличном отеле, расположенном в тихом месте, мама предпримет требовавшееся от нее мучительное усилие. «Но только, – писала Шарлотта, – не „Кларедон“, с его пронзительными воспоминаниями о дорогом папе».
Но самое желанное письмо, которое получил Адам, пришло от строгой старшей сестры его отца. Написав из имения своего супруга в Йоркшире, леди Нассингтон хвалила его за здравый смысл и предлагала ему свой дом в Гемпшире для проведения медового месяца и помощь ее третьего сына во время брачной церемонии.
Адам с радостью принял первое из этих предложений, поскольку мистер Шоли выказывал тревожные признаки того, что буквально жаждет не только распланировать медовый месяц, но также и оплатить его; но от второго отказался, сделав своим шафером долговязого Тимоти Бимиша, виконта Броу, старшего сына графа Адверсейна.
Его дружба с Броу вела свой счет с его первого периода службы в Харроу и пережила как разлуку, так и разительную разницу интересов. Редкая переписка держала их в курсе дел друг друга, а через несколько лет связь укрепилась с прибытием в штаб 52-го полка мистера Вернона Бимиша, необстрелянного и застенчивого младшего офицера, для которого Броу настойчиво добивался покровительства Адама.
« Если он не свалится за борт или не заблудится в португальских дебрях, ты вскоре получишь подкрепление из моего младшего брата, мой дорогой Дев, – нацарапал Броу. – Мальчишка просто замечательный, так что будь с ним подобрее и не разрешай играть с этими гнусными лягушатниками…»
