Барбара Картленд - Позови меня
— Она умерла.
— Весьма сожалею, — проговорил он с сочувствием. — Это было уже после того, как Элвин уехал?
— Да, через две недели.
— Вы, наверное, испытали сильное потрясение? Или вы уже знали, что так будет?
— Нет, я надеялась, что она поправится. Доктор Генрих — такой опытный специалист, и у него очень современный метод лечения.
— Да, я слышал, — согласился Уинстон.
— И если Элвину лучше, — продолжала Марина, — как он писал мне уже из Нью-Йорка, то это только благодаря доктору Генриху.
— Да-да, конечно…
Солнце уже исчезло за горизонтом, наступили сумерки — время бледно-голубых и пурпурных тонов, когда появляются первые, едва мерцающие звездочки и их свет становится тем ярче, чем сильнее темнота.
Марина смотрела на море, и Уинстону был виден ее маленький прямой носик на фоне закатного неба. И он снова усомнился — наяву ли видит ее? В ней было что-то нематериальное и бесплотное, что возвращало его назад, в детство, и воскрешало мальчишеские мечты об Афродите.
Но вот она обернулась и сказала:
— Мне кажется, вы хотите вернуться на виллу? Скоро ужин, а вы, наверное, проголодались с дороги.
Он почувствовал, что она сказала это, думая о чем-то другом. Они прошли по мраморному настилу и стали спускаться по ступеням, ведущим в сад.
— Осторожно, — предупредил Уинстон, — не поскользнитесь, а то здесь очень круто.
В сгущающихся сумерках с трудом можно было различить тропинку.
Азалии были похожи на душистые призраки, а кипарисы острыми пиками вздымались над их головами.
Платье Марины ярко белело в темноте. Она шла, уверенно и, казалось, бессознательно выбирая дорогу, и ее шаги были такими легкими, что Уинстону, шедшему позади, казалось, что она плывет.
Вилла уже светилась теплыми золотыми огнями, когда они вошли в мраморный холл.
— Если вы позволите, — учтиво сказал Уинстон, — я пойду переоденусь. Я очень быстро.
— Я подожду вас в гостиной, — ответила Марина.
И она направилась по мраморному коридору в большую гостиную с квадратными окнами, выходящими с одной стороны на залив, а с другой — в сад.
Здесь была изысканная мебель, которая с первого же взгляда восхитила Марину. Она почувствовала, что мебель подбиралась не по цене, а по тому, как она подходила именно к этой вилле.
Конечно, это были не предметы античного мира, но их классическая красота выдержала столетия и не имела ничего общего с модными однодневками.
В воздухе витал нежный аромат лилий арум, растущих в больших горшках, стены были украшены фрагментами греческих и римских статуй, найденных в этих местах.
Вот мраморная голова — наверное, это голова гладиатора, подумала Марина. Вот ваза — разбитая, но она так красива, а формы ее так совершенны!
Там были урны и блюда, мраморная рука ребенка, которая продолжала жить много столетий после того, как ее владелец вырос и скончался от старости.
На это можно было смотреть бесконечно, но сегодня, в первый раз с момента появления на вилле, она не замечала ничего вокруг — она сидела и думала о человеке, который был одним из владельцев виллы.
Мистер Дональдсон говорил, вилла принадлежит всей семье, а значит, Элвину, его трем братьям, их сестре и матери.
Как странно, что они так редко приезжают сюда и что Элвин никогда не видел этого великолепного фамильного поместья, от которого — она уверена — пришел бы в восторг.
Мог ли он не почувствовать себя частицей жизни, наполняющей своим дыханием этот прекрасный сад? Или частью моря и неба, самого голубого и самого прозрачного из всех мыслимых небес?
И тут мысли ее упрямо возвратились к только что пережитому — она снова вспомнила Уинстона, и тот непостижимый момент, когда, увидев его в лучах заходящего солнца, решила, что перед нею — Аполлон.
Именно таким она всегда представляла себе бога света Аполлона!
В нем чувствовалась не только красота, но и сила. Его четкие черты, глубоко посаженные глаза и светлые волосы, открывавшие квадратный лоб, могли бы служить моделью для любой из статуй Аполлона, когда-либо виденных Мариной.
Когда они подходили к холлу, она, посмотрев на Уинстона, поняла, что он похож на Элвина, вернее, Элвин похож на него, поскольку Уинстон был старше.
Но Элвин был изможден болезнью, а его брат, казалось, излучал здоровье и мощь.
«Я и не представляла, что мужчина может быть таким красивым», — подумала Марина.
Когда она увидела Уинстона в храме, у нее возникло почти непреодолимое желание встать перед ним на колени — поклониться ему, как поклонялись древние греки богу, подарившему людям свет.
Наверное, ей будет трудно говорить с ним вот так запросто на обыденные темы — о его путешествии из Америки в Италию или о ее поездке из Лондона. Но если она начнет расспрашивать Уинстона о жизни на Олимпе или о том, как он управляет миром силою своей красоты, этот разговор покажется ему более чем странным. «Он подумает, что я сумасшедшая», — Марина улыбнулась и решила, что постарается быть очень осторожной в разговорах с ним.
Глава 5
Уинстон спустился к завтраку в столовую, украшенную настенными тарелками с портретами римских императоров — все они были найдены во время раскопок при строительстве виллы.
При его появлении прислуга сразу забегала с подносами, на столе вмиг появились еда и кофе. Глядя в окно на залитое солнцем небо, Уинстон подумал, что ни за что не хотел бы сейчас оказаться снова в Нью-Йорке.
Интересно, как там Харви — вчера ведь был день выборов! Подумать страшно, сколько шума и суматохи ему пришлось пережить, сколько головной боли! А какова горечь разочарования потерпевшего неудачу кандидата…
Уинстон почти не сомневался, что, несмотря на весь оптимистический пыл Харви, Теодор Рузвельт будет все же переизбран на второй срок. Да, у него есть враги, но в то же время множество людей возлагает свои надежды именно на него, видя в нем некий оплот стабильности.
Но в любом случае, если Харви и проиграл, он уж никак не сможет приписать свою неудачу этой истории с Мариной. Почему-то, думая о ней, Уинстон не представлял, что Марина вообще может намеренно причинить кому-либо хоть малейшую неприятность. Уж слишком она отличалась от всех остальных женщин.
Дело было не только во внешности — хотя она и казалась ему ожившей статуей Афродиты из храма на краю мыса, дело было в ее поведении и манерах. Когда Уинстон переоделся с дороги и спустился в гостиную, где ждала его Марина, он с одного взгляда на нее понял — перед ним настоящая леди, и ей, наверное, было нелегко принять предложение приехать на виллу одной, без компаньонки.
Харви так убеждал, что Марина — вымогательница, хитрая бесстыжая кошка, которая запустила свои коготки в богатенького Элвина, что в подсознании Уинстона уже и тогда невольно затаилось сомнение в реальности зловещего образа, созданного братом.
