Барбара Картленд - Тайная гавань
Вначала она не сообразила, где находится, потом вспомнила, что плывет по морю, далеко от Родерика Мэйгрина, и нет уже больше страха, камнем лежавшего в груди.
«Я спасена! Спасена!» — хотелось крикнуть ей; она была счастлива, что уплывает вместе с Бофором.
Засыпая накануне, она с удовольствием думала, что под головой у нее его подушка, что спать она будет на его матрасе и укрываться принадлежащей ему простыней.
Она почти так же ощущала его близость, как тогда, в темноте, когда она налетела на него и уткнулась лицом ему в грудь.
Тепло его тела она почувствовала раньше, чем силу его рук, и во сне ей казалось, что он все еще обнимает ее.
Грэйния уселась на постели и откинула со лба спутавшиеся за ночь волосы.
Она, видимо, долго проспала, и теперь время уже позднее, но это пустяки.
Здесь нет ни ожидающего ее пастора, ни отвратительного Родерика Мэйгрина, готового схватить ее, ни ужасов, затаившихся среди деревьев вокруг дома.
«Я спасена!» — повторила она про себя и выбралась из постели.
Грэйния начала одеваться и почувствовала, что голодна. Тем не менее, она не спешила.
Она отыскала среди вещей свое небольшое зеркало и долго расчесывала волосы, укладывая их в такую же прическу, какую носила в Лондоне. Мама говорила, что эта прическа ей идет.
Потом она надела одно из самых нарядных платьев и только после того, как зеркало подсказало ей, что выглядит она очень элегантно, отворила дверь каюты навстречу слепящему солнцу.
На палубе, такой пустынной ночью, теперь кипела работа.
Люди тянули канаты, взбирались вверх и спускались вниз по мачтам, и морской ветер лихо надувал паруса.
Море было ослепительно синим, и чайки с оглушительными криками носились над кораблем.
Грэйния огляделась по сторонам. Она искала только одного человека, и когда увидела его, сердце у нее так и подпрыгнуло, словно от неожиданности.
Бофор стоял у штурвала, держась за рукояти и высоко подняв голову. Глаза его были устремлены на горизонт, и он показался Грэйнии красивее и сильнее всех на свете, как будто был не просто капитаном корабля, а хозяином всего сущего.
Она собиралась подойти к нему, однако он, заметив ее, передал штурвал другому человеку, и сам направился к Грэйнии.
Он окинул ее быстрым взглядом и слегка улыбнулся, как бы благодаря за то, что она так принарядилась.
— Я так поздно встала, — заговорила Грэйния.
— Сейчас почти полдень, — ответил он. — Вы подождете второго завтрака или подать вам прямо сейчас тот, который вы пропустили?
— Я подожду, — сказала она, потому что ей хотелось побыть с ним.
Он подал ей руку, и они пошли по палубе, то и дело, останавливаясь: граф представлял Грэйнии членов своей команды, занятых работой.
— Это Пьер… это Жак… это Андре, а вот и Лео. Только потом Грэйния узнала, что трое из ее новых знакомых были на Мартинике очень богатыми людьми.
Двое владели плантациями и большим количеством рабов, а третий, Лео, оказался юристом с самой большой практикой в Сент-Пьере, столице Мартиники.
Грэйния убедилась, что все они бодры духом и не сетуют на судьбу, лишившую их владений и вообще всякого достояния; наоборот, они с истинным оптимизмом верят, что утраченное вернется.
Прочие люди на корабле были личными слугами графа и его друзей или молодыми клерками из конторы Лео; все были глубоко признательны за возможность бежать вместе с графом. В противном случае их ждала бы либо тюрьма, либо принудительный труд на их поработителей.
В последующие два дня Грэйния поняла, что команда на корабле умела не только хорошо работать, но и веселиться.
С самого утра и до позднего вечера, чем бы эти люди ни занимались, они напевали, насвистывали и перебрасывались шутками за работой.
Ни один из членов команды не являлся опытным моряком, и корабельные обязанности требовали от них не только сообразительности, но и непривычного напряжения мускулов.
Грэйнии представлялось, что все это они как бы превратили в игру; опершись на поручни на полуюте, она наблюдала за ними, слушала их песни и громкие шутки, видела, как они подбрасывают иной раз монетку, чтобы решить, кому карабкаться по вантам и управляться с парусами.
Она заметила, что даже среди своих друзей Бофор всегда оставался командиром, настоящим руководителем.
Она считала и, видимо, не ошибалась, что они верят в него так же, как она сама. Он внушал им чувство безопасности, а без него они, наверное, испытывали бы страх.
Попав на корабль, она думала, что ей придется часто бывать с графом наедине, но оказалось вовсе не так.
Он постоянно занимался множеством дел и при этом неусыпно следил, не угрожает ли кораблю опасность.
Едва дозорный объявлял о появлении на горизонте какого-нибудь судна, корабль тотчас менял направление, и Грэйния поначалу не была уверена, поступал ли бы капитан подобным образом, не будь ее на борту.
Не приходилось ей и обедать только с ним вдвоем, потому что капитан всегда делил трапезу со своими тремя друзьями, а бывало и так, что каждый проглатывал еду прямо за работой.
Повар Анри наливал в чашки бульон, и мужчины выпивали его между делом; им предлагали также сыр или паштет, вложенные в разрезанные вдоль длинные куски французского хлеба.
Грэйния ела, как и все, либо прямо на палубе, либо, если уставала от солнца, одна у себя в каюте; за едой она обычно читала.
На книжных полках в каюте она обнаружила не только интересные, но порой и неожиданные для себя книги.
Бофор, по-видимому, любил Руссо и Вольтера, но Грэйния не думала, что найдет большое собрание поэтических книг и несколько религиозных изданий.
«Он, вероятно, католик», — решила она.
То ли благодаря морскому воздуху и движению корабля, то ли потому, что она была довольна жизнью и счастлива, но Грэйния спала на капитанской постели крепко и сладко, без сновидений, как ребенок, и просыпалась, радуясь новому дню.
Но вот однажды после полудня, когда жара уже спала, показался остров Сен-Мартен.
Накануне за ужином граф и его друзья рассказали Грэйнии, что крошечная территория острова разделена на два самостоятельных государства.
— Почему? — удивилась Грэйния.
Лео, юрист, рассмеялся и начал объяснять:
— Согласно легенде, голландские и французские военнопленные, завезенные на остров в 1648 году, чтобы разрушить испанский форт и другие здания, вышли из своих укрытий после того, как испанцы были изгнаны, и сообразили, что у них есть остров, который можно разделить.
— Мирным путем, — вставил словечко Жак.
— Войной они были сыты по горло, — добавил граф, — и поэтому граница была определена при помощи состязания в ходьбе.
