Барбара Картленд - Невинность и порок
Желая направить беседу в иное русло, она спросила:
— А где вы остановились в Баден-Бадене, сэр Джон?
— Моя жена и я гостим у Маркгрейвов, — ответил тот и добавил: — У них в замке сыро и скучно, и обычно после обеда я убегаю оттуда. И, оказывается, не прогадал. Встреча с вами вознаградила меня за перенесенные муки.
Селина рассмеялась, а в душе вздохнула с облегчением.
Стало ясно, что Тивертон не прочит уже женатого сэра Джона ей в мужья.
Глава четвертая
И тут сам Тивертон объявился, покинув комнату для игры в баккара.
Она посмотрела на него внимательно, пытаясь угадать, в выигрыше ли он. Но его лицо хранило каменное выражение, как у истинного игрока.
Они посидели и поболтали некоторое время все втроем и немного выпили. Потом, что не укрылось от Селины, взгляд Тивертона устремился куда-то в дальний конец зала.
Она проследила за его взглядом и увидела роскошную женщину, увешанную бриллиантами, неторопливо следующую через салон под руку с весьма внушительного вида мужчиной с бородкой, как у Наполеона Ш.
— Каролина Летесснер! — тихо произнес Квентин словно бы про себя.
— Я считал, что она в России, — вставил свое замечание сэр Джон.
— Значит, они оба возвратились, так как его императорское высочество с нею, — как-то сухо отозвался Квентин Тивертон.
Трудно было вообразить, что одна женщина могла иметь столько бриллиантов. Каролина Летесснер сияла точь-в-точь как хрустальная люстра у нее над головой.
— Она отсутствовала восемь лет и все же не изменилась с той поры, как выступала в Париже, в театре «Пале-Рояль», — высказал свое мнение Тивертон.
— Вы правы, — согласился сэр Джон. — Я знал ее еще в свою бытность холостяком. Тогда она казалась мне первой красавицей Парижа и вдобавок умнейшей из женщин.
Появление Каролины Летесснер, разумеется, не прошло незамеченным, и все молодые люди со всех концов казино устремились к ней, окружив ее плотным кольцом.
— Давайте подойдем и выразим свое почтение Великому князю, — предложил сэр Джон.
Селина обрадовалась случаю полюбоваться великолепными бриллиантами вблизи, но когда они втроем приблизились, то пробиться сквозь тесный круг почитателей столь знаменитой пары не представлялось возможным.
Все говорили без умолку, громко и одновременно, на разных языках — по-французски, по-английски и по-немецки.
Каролина Летесснер откликалась на все реплики, обращенные к ней, живо, кратко и умно, и каждая ее фраза вызывала взрыв добродушного веселья у ее собеседников.
Селина жадно наблюдала за ней, наслаждаясь ее грациозной непринужденностью, умением сохранять достоинство и быть доброжелательной ко всем и приветливой с каждым.
— Да, она абсолютно не меняется! — Сэр Джон поделился своим восхищением этой женщиной с Тивертоном.
— Я с вами согласен, — отозвался Квентин. — И я сразу узнал этих пестрых бабочек из драгоценных камней, залетевших в ее темные локоны и уютно устроившихся там.
Сэр Джон расхохотался:
— Интересно, она по-прежнему хранит свою пудру в золотом яблоке и так же ей подстилают коврик от ступеней до подножия кареты, чтобы она, не дай бог, не ступила ножкой на грешную землю.
— Добавим к этому списку ее туалетное зеркало, подобного которому нет во всем мире, и лорнет, оправленный крупными бриллиантами, — вторил приятелю Квентин Тивертон. — Все ее вещицы — уже достояние истории нашей эпохи как образцы высшего шика и элегантности.
— Париж многое потерял с ее отъездом и совсем заскучал без нее, — улыбнулся сэр Джон. — Будем надеяться, что, оставив Санкт-Петербург, она не пренебрежет французской столицей.
— Восемь лет — долгий срок, — задумчиво произнес Квентин Тивертон.
В этот момент Каролина Летесснер заметила его и радостно воскликнула:
— Квентин! Как приятно вновь видеть вас!
Круг юных почитателей слегка разомкнулся, пропуская Тивертона, чтобы тот мог приложиться губами к руке прекрасной дамы.
— В силах ли я выразить свою радость по поводу вашего возвращения? — сказал он.
— Ваша радость несравнима с тем ощущением счастья, какое испытываю я, очутившись в родных местах, — заявила дама.
— Мы слышали постоянно, каким успехом вы пользовались на чужбине, — продолжал Тивертон. — Россия радовалась своему приобретению, а мы горевали о потере.
Великий князь, отвлекшись от беседы с кем-то из знакомых, пожал руку Тивертону:
— Приятно вновь увидеться с вами, старина!
— Вы опередили меня, ваше высочество. Я буквально собирался это же сказать вам.
— Мы приехали только вчера, и это наше первое появление в казино, — объяснил Великий князь. — Вы видите перед собой месье и мадам Летесснер. Так мы пожелали именоваться впредь.
Все вокруг рассмеялись, но в этот момент Гортензия Шнайдер, актриса, у которой перебывало в любовниках столько королевских особ, что ее прозвали «le passage des Princes», воскликнула хорошо поставленным театральным голосом, перекрыв все шумы и разговоры:
— В свое время я насмотрелась на откормленных телок, но такой мне на глаза еще не попадалось.
Воцарилось напряженное, чреватое грозными последствиями молчание. Оно нарушилось резким стаккато Каролины Летесснер. Ледяным тоном она произнесла:
— А я ни разу не видела столь уродливой старой коровы.
И тут все заговорили громко и одновременно.
Некоторые джентльмены потребовали немедленного удовлетворения от лорда Каррингтона, который сопровождал Гортензию Шнайдер, другие апеллировали к Великому князю, явно разгневанному, но сохранявшему спокойствие.
Самые непримиримые из соперничающих лагерей настаивали на том, чтобы кто-то из двух дам — Каролина Летесснер или Гортензия Шнайдер — немедленно были бы удалены из казино.
Вызван был директор-распорядитель, но тут из-за игорного стола поднялся сын Великого герцога Баденского.
Четким шагом он пересек салон и поднес руку Каролины Летесснер к губам:
— Красоты, ума и находчивости очень недоставало нам здесь, в Бадене, пока не явились вы!
Затем, взяв Каролину под руку, он повел ее к столу с рулеткой, и таким образом те, кто был настроен против нее, попали в неудобное положение и с виноватым видом, стыдясь своей несдержанности, принялись извиняться.
— Почему эта женщина так сказала? — попыталась осторожно выведать у Тивертона Селина.
Она сгорала от любопытства. Никак она не ожидала, что столь элегантно одетые леди, украшенные бриллиантами, начнут вульгарно браниться, будто уличные торговки.
— Приемный отец Каролины был мясником, — ответил Квентин Тивертон. — Хотя ей покровительствовали умнейшие люди и знатнейшие вельможи, рукоплескала публика Парижа и Санкт-Петербурга, о ее низком происхождении не забывают.
