Бонни Вэнэк - Кобра и наложница
На красивом лице Рашида выразилось сожаление: «Извини, Бадра. Я не хотел огорчить тебя».
Она спустилась вниз и стала расхаживать по натертому до блеска паркету.
— Почему ты его так ненавидишь? Из-за того, как он поступил с Джабари?
В его глазах отразилось глубокое сожаление, но постепенно оно исчезло.
— Это скорее ревность, чем ненависть, — проворчал он. — Хепри всегда был удачлив и всегда имел то, чего у других никогда не было.
Прямая откровенность друга встревожила ее.
— Рашид, не надо мучить себя. Всегда есть люди, которым дано больше, чем нам. Жизнь иногда лишает нас выбора, а мы… мы просто должны довольствоваться тем, что имеем.
На лице Рашида появилось выражение глубокого страдания. Бадра узнала этот взгляд — он выражал страх, смешанный со стыдом.
— Ты должен быть приветливым с Хепри, особенно сегодня на ужине, который устраивает лорд Смитфилд.
— В этом нет необходимости. Я не пойду.
— Но, Рашид, ты же обещал.
— Я не могу выносить любопытствующих взглядов англичан, как будто я предмет для обозрения. Я ненавижу их! — твердо сказал он. Но она поняла, что за его отказом скрывается какая-то более серьезная причина.
— Что случилось, Рашид? Я чувствую, что-то произошло.
Он продолжал молчать. Мимо прошла горничная с цветами в руках. Бадра поняла, что мешало Рашиду быть откровенным.
— Давай поговорим без посторонних. В моей комнате.
Когда они вошли в ее комнату, она закрыла дверь, а Рашид уселся на ковер, скрестив ноги. Она терпеливо ждала. Он глубоко вздохнул, его лицо побледнело, на лбу от волнения выступили капельки пота.
— Когда я прогуливался по парку… я кое-кого видел. Он выглядел точно так же…, как, — у Рашида перехватило дыхание.
— Как тот англичанин, который обидел тебя? — закончила она.
Он наклонился, как бы рассматривая сложный узор ковра.
— Бадра, ты должна знать. Он… не насиловал меня.
Бадра во все глаза смотрела на него.
— Это был английский аристократ, приехавший к нам, чтобы купить что-нибудь арабское. Он был очень богат и знатен. Я попросил его помочь мне убежать от человека, который каждую ночь мучил меня. Он сказал, что такая услуга стоит дорого. Он… он сам возжелал меня. Сказал, что если я не буду сопротивляться, он поможет мне. Когда я отказался, он спросил: что для меня важнее — побыть один раз с ним или навсегда остаться с моим мучителем? Я был в таком отчаянии, что согласился. Когда… он кончил, он поинтересовался, не сказал ли я кому-нибудь о нашем договоре. Я покачал головой. Тогда он засмеялся и уехал. Он оставил меня там, Бадра. Он обманул меня. И не помог мне бежать.
Рашид говорил с трудом, его била дрожь.
— Вот настоящая причина, по которой я избегал поездки в Англию. Этот человек здесь, в Лондоне. Я знаю его. Я не могу его видеть. Его лицо, его рыжие волосы… Он разбил мои сокровенные мечты.
— Сколько лет тебе было? — тихо спросила она.
Волосы упали ему на лицо, скрывая его выражение.
— Я был вполне взрослым, чтобы понять, что он делает. Что я разрешил ему делать со мною. Мне было восемь лет…
Бадра подавила поднимающуюся тошноту. Думая о маленьком мальчике, который подвергся такому ужасу, она поняла, что по сравнению с нею он страдал вдвойне.
— Не вини себя. Я провела годы в таком же состоянии. Ты должен научиться жить с воспоминаниями. Со временем все забудется, — уговаривала она его, в ее голосе послышались глухие нотки.
Он уловил их.
— Это правда? — спросил он. — Годами я жил с этой мукой. Я не мог смотреть ни на одного англичанина, чтобы меня не бросало в холодный пот… Стыд мучил меня.
Их взгляды встретились.
— Скажи мне, Бадра. Пожалуйста. Скажи мне, что это забудется, что я снова буду мужчиной.
У нее разрывалось сердце. Она представила себе, как кричал от ужаса маленький мальчик, когда заместитель Фарика предавался своим дьявольским утехам… И стыд ребенка, когда он позволил англичанину проделать с ним то же самое.
— Ты и есть мужчина, Рашид. Храбрый, достойный воин. И никто никогда не будет в этом сомневаться. Я сохраню твою тайну.
Он кивнул и дотронулся до ее руки. К нему вернулась уверенность, он поглядел на нее знакомым ей твердым взглядом.
— Как и я — твою, — торжественно сказал он.
Она пожала ему руку. Минуту они сидели, погрузившись в воспоминания. И сожаления.
Это было ужасной ошибкой — явится на раут лорда Смитфилда. Сейчас Бадра это поняла. Она хотела закрыться у себя и тихо оплакивать свой отказ выйти замуж за Хепри год назад. Но ее охватили противоречивые чувства. Любопытство победило. Она захотела поближе познакомиться с так называемым английским обществом, которое могло бы стать ее новым миром, если б она вышла замуж за Хепри. Поэтому с помощью горничной Бадра оделась и спустилась вниз. На ней был элегантный шелковый наряд изумрудного цвета.
Когда она увидела толпу гостей, у нее перехватило дыхание, голова закружилась от пестрого мелькания элегантных дам в пышных шелковых платьях и кавалеров в черных смокингах, пока лорд Смитфилд знакомил ее с гостями. Мужчины откровенно любовались прелестной египтянкой. Женщины поджимали губы, смотрели холодным, оценивающим взглядом. Бадра чувствовала себя как экспонат, выставленный на обозрение любопытной толпы.
Поверх всех голов она разглядела знакомое лицо. Герцог Колдуэлл. У нее пересохло во рту.
Одна дама в лимонно-желтом платье, явно заинтересованная, приблизилась к Кеннету. Бадра заметила, что еще несколько дам тоже обратили на него внимание. Его необыкновенно высокий рост, загадочный вид и пронзительные голубые глаза приковывали к нему внимание женщин.
Кеннет перехватил взгляд Бадры. В какое-то мгновение она почувствовала, как он обжигает ее лучами, более жаркими, чем лучи солнца в ее родном Египте. Затем он вернулся к беседе со своей дамой. Его глубокий раскатистый смех прозвучал в ответ на какое-то ее остроумное замечание.
Страх и тревога овладели Бадрой. Она была в чуждом, навязанном ей мире. Одна. Если она совершит какую-нибудь оплошность, Кеннет уже не будет спасать ее.
Когда лакей объявил, что кушать подано, и повел всех в столовую, паника полностью овладела ею. Ей хотелось повернуться и убежать.
Но ноги не повиновались ей, а гордость не позволяла показать себя трусихой.
Огромный стол, покрытый скатертью ручной работы, был уставлен дорогим фарфором, переливающимся хрусталем и мерцающим столовым серебром. Рядом с мрачным видом стоял лакей, такой же чопорный, как и его расшитая золотом темно-синяя ливрея. Атмосфера родственной теплоты на ежедневных обедах лорда Смитфилда не шла ни в какое сравнение с холодной торжественностью сегодняшнего приема. Не удивительно, что Рашид не захотел прийти к нему.
