Джулия Энн Лонг - Соблазн и страсть
— Возможно, вам следует довериться его вкусу, — ответила Сабрина.
Уиндем снова рассмеялся:
— Мне просто придется ему доверять, мисс Фэрли. Дело в том, что у меня не слишком богатое воображение. Нет художественных… галлюцинаций, если можно так выразиться. Порой я очень об этом сожалею. Ведь богатое воображение — это основное в таланте. Возьмем, к примеру, Кольриджа.
— Поэта? — в смущении спросила Сабрина.
— Да, его, — кивнул Уиндем. — Похоже, ни одного дня в жизни он не провел в трезвом виде. Опиум, вино, женщины…
«Опиум, вино и женщины? Боже, какое своевременное напоминание о том, что Распутник весьма выразительный псевдоним» — неожиданно подумала Сабрина.
— Знаете, мисс Фэрли, мне очень понравилась та маленькая пьеса, которую вы исполнили вчера вечером, — продолжал художник. — Вы прекрасно ее поняли.
— Правда? — Сабрина немного смутилась.
— Да, вы замечательно ее исполнили. Так вот, Роуден заказал пьесу одному бедному французскому композитору по имени… кажется, Лавалле. Он пишет чудесную музыку, но, увы, постоянно витает в винных грезах.
— Мне очень понравилась эта пьеса. Прекрасное сочинение… — пробормотала Сабрина. — Но неужели вино ему не мешает? Как же он пишет свою музыку?
— Одно не мешает другому. Искусство не требует трезвости, мисс Фэрли.
— А как же сам граф?
— О, Рис совсем другое дело. Рис — особенный. И, конечно же, вино нисколько ему не мешает. Что же касается творчества, то поэзия стала его проклятием и его сладчайшей мукой.
— Но ведь граф — хороший поэт?
— Хороший? Он выдающийся поэт, — с уверенностью заявил Уиндем. — От такой поэзии у вас мурашки побегут по спине, мисс Фэрли. Надеюсь, что мои слова вас не шокируют?
— Нисколько, — ответила Сабрина. Уиндем криво усмехнулся:
— Если честно, дорогая, то я не знаю, как следует вести себя, общаясь с юными леди. Дело в том, что мне не приходилось с ними общаться. Но, кажется, вы не очень меня боитесь.
— Нисколько не боюсь. — Сабрина улыбнулась. — Не такой уж вы страшный.
— Не страшный? — Уиндем рассмеялся. — А мне всегда казалось, что молодые леди должны бояться меня.
Внезапно послышались чьи-то шаги, и Сабрина, обернувшись, увидела графа. Он кивнул ей и с улыбкой проговорил:
— Добрый день, мисс Фэрли, Видимо, вам стало лучше, не так ли?
— Да, благодарю вас, милорд. Миссис Бейли дала мне порошок от головной боли и чашку горячего шоколада. После этого я немного поспала, и теперь мне гораздо лучше.
— Ах, мисс Фэрли, если бы все недуги можно было и злечить порошком от головной боли и чашкой шоколада… — пробормотал граф. Немного помолчав, он вдруг спросил: — Скажите, а миссис Бейли хоть раз вам улыбнулась? Она служит в Ла-Монтань уже много лет, но я никогда не видел ее улыбки.
— Мне миссис Бейли тоже не улыбалась, — ответила Сабрина.
«Возможно, экономка вообще не умеет улыбаться», — подумала она.
— Уиндем, вы чем-то озадачили мисс Фэрли? — неожиданно спросил Роуден.
Художник пожал плечами:
— Да, похоже на то. Мы говорили о моей картине.
— И как? Полотно ей понравилось?
— Она сама не знает, — с ухмылкой ответил Уиндем. — Во всяком случае, я не понял, что она о ней думает.
— Мисс Фэрли, неужели? — воскликнул граф в притворном ужасе. — Неужели вы не знаете, что нельзя так разговаривать с художником? Вы должны были высказать свое мнение. Хоть какое-нибудь.
Сабрина поняла, что Роуден опять над ней смеялся, однако из вежливости улыбнулась:
— Поскольку я очень мало общалась с художниками, то мистер Уиндем, надеюсь, простит мне мое невежество. И вы, милорд, тоже, — добавила Сабрина со смехом.
«О Боже, неужели я с ним флиртую?! — мысленно ужаснулась Сабрина, — Да, похоже, что так. Во всяком случае, кокетничаю» — заключила она, сама себе изумляясь.
Граф внимательно посмотрел на нее и спросил:
— А ваши друзья отправились с визитом к Колбертам, не так ли?
— Да, — кивнула Сабрина.
— Выходит, вы остались здесь совсем одна?.. Она снова кивнула.
— А разве вы не боитесь своего отца? Что скажет по этому поводу викарий Фэрли? Ведь он наверняка узнает, что вы остались одна, без своей подруги и покровительницы.
Граф снова шутил, но на сей раз, Сабрина нисколько не обиделась. Когда он шутил доброжелательно, его чудесные синие глаза светились каким-то необыкновенным светом…
— Мой отец, скорее всего, подумает, что лорд Роуден, как настоящий джентльмен, будет обращаться с дамой вежливо и тактично. А потому не будет беспокоиться, — ответила Сабрина, хотя прекрасно знала, что ее отец, если бы узнал о произошедшем, отреагировал бы совсем не так.
Но ответ девушки позабавил графа, и он весело рассмеялся.
— Надеюсь, мисс Фэрли, вы присоединитесь к нашей экскурсии по дому. — Роуден с усмешкой взглянул на художника: — Уинд, будь так любезен, поменяй рубашку. Невыносимо смотреть на тебя в таком виде.
— Слушаюсь, милорд. — Уиндем ухмыльнулся и отвесил графу шутливый поклон. Затем начал собирать краски и кисти. Уже направляясь к выходу, он обернулся и, подмигнув девушке, проговорил: — Я бы не решился оставить вас наедине с графом, мисс Фэрли, если бы не знал, что скоро вернусь. Впрочем, он вас не укусит, если только не выйдет из себя.
— Даже если такое случится, ничего страшного, — раздался голос синьоры Ликари, внезапно появившейся у входа в зал.
Едва лишь взглянув на певицу, Сабрина поняла, что та пытается смутить ее. Но теперь — она чувствовала, что уже освоилась в доме графа, — смутить ее было не так-то просто.
— Какие прекрасные витражи, — с улыбкой проговорила Сабрина, окинув взглядом зал. — А луна — почти как настоящая. У нее такой задумчивый вид…
— Задумчивая луна? — переспросил граф. — Какой прекрасный образ! — Окинув взглядом «небосвод», он продолжал: — Да, верно, замечательные витражи. Их изготовили в небольшом итальянском, городке под названием Тре-Сорелле, что означает «Три сестры». А мастера, сотворившего это чудо, зовут Джованни Санторо. Джованни — удивительный художник.
Софи презрительно фыркнула:
— Он мужлан и грубиян, этот ваш Санторо. Но руки у него действительно золотые.
Сабрина немного растерялась; она не знала, как следует отнестись к подобному замечанию. Решив, что лучше промолчать, она стала украдкой рассматривать наряд певицы.
Софи сегодня была в красном шелковом платье с глубоким вырезом; причем оно почти обтягивало ее стройную фигуру. Опустив глаза, Сабрина окинула взглядом свой собственный наряд. Увы, главное достоинство ее шерстяного платья заключалось в том, что оно очень подходило к нынешней погоде. А ведь это было ее лучшее платье!
