Виктория Холт - Роковая женщина
Я принялась распаковывать вещи, и, пока занималась ими, дверь тихо приотворилась и в комнату просунулось маленькое личико. Это был мальчик лет семи.
— Привет, — сказал он. — Вы сиделка?
— Верно, — ответила я. — Как ты догадался?
— Мне сказали.
— Ты кто?
— Я Эдвард.
— Ну, здравствуй, Эдвард. — Он с серьезным видом пожал протянутую руку.
— Сиделки сидят с больными, — сообщил он.
— И вылечивают, — прибавила я.
Темные глазищи таращились на меня, как на богиню.
— Вы умная, — заключил он.
— И очень, — признала я.
— Ну-ка, умножьте на два. Дважды один два…
— Дважды два четыре, дважды три шесть… — подхватила я.
— А алфавит?
Я на скорости пробежала алфавит. Это произвело впечатление.
— Это ваши наряды? — Я подтвердила. — А лекарства, от которых умирают, у вас есть? — Я была застигнута врасплох. — Как та мебельная женщина, — уточнил он.
Я сразу заметила, что мальчик был сообразительный.
— Нет, только те, от которых выздоравливают, — поспешила ответить я.
— Но… — начал он и тотчас осекся. Донесся звавший его голос. Он ссутулил плечи и приставил к губам палец.
— Мастер Эдвард! — снова позвали его.
Мы молчали. Но дверь была открыта, и в нее вошла гувернантка. Она была нескладная, долговязая, одетая в неприглядную серую блузу и бурую юбку — хуже сочетания не придумать. Волосы и кожа у нее были тоже серые.
— О, — оживилась она, — вы новая сестра. Надеюсь, Эдвард вам не слишком надоедал.
— Скорее развлекал.
— Он в самом деле развит не по летам.
Ее губы и зубы были как у кролика. Мы с первого взгляда невзлюбили друг друга.
— Пойдем, Эдвард, — позвала она. — Ты не должен беспокоить свою маму.
— Полагаю, его мама и есть моя пациентка? — уточнила я.
Она молча кивнула.
— Я скоро освоюсь, — обещала я.
— Вы ведь только что из Дома Королевы. — Ее глаза были настороже. Юный Эдвард по очереди оглядывал нас.
— Да, это дом прежней моей больной.
— Гм. — Она покосилась на ребенка, а я подумала: быстрые, однако, ноги у сплетен! Потом вспомнила Анну и ужасы, которые о ней болтали. Коль меня принимали с долей подозрительности, каково должно быть Анне!
Гувернантка вздохнула: не хотела продолжать при ребенке. Я тоже сожалела, что он присутствовал, но впереди много времени.
Она увела мальчика, и, пока я доканчивала разборку вещей, явилась горничная с чаем. Следом за ней пришел Бейнс: якобы для того, чтобы убедиться, что я устроена, но в действительности, чтобы сказать, что мне будут подавать в моей комнате. Я сообразила, что это указ леди Кредитон — иначе он не осмелился бы появиться на этой половине.
Так мало-помалу я осваиваюсь в Замке Кредитон.
30 апреля. Третий день я нахожусь здесь, но у меня такое чувство, будто пробыла месяцы. Скучаю по Анне. Здесь нет ни одной души, с кем можно дружески поговорить. Будь другой мисс Беддоус, гувернантка, от нее мог бы быть толк, но она невыносимая зануда, только и делает, что пытается мне внушить, будто лишилась положения в обществе. Но стоило ей обмолвиться, что происходит из семьи викария, как я сразу оборвала:
— Можете не продолжать! Я тоже.
Она опешила. Должно быть, у нее не укладывалось в голове, чтобы особа со столь явными пробелами в правилах хорошего тона могла происходить из дома священника.
— Что поделаешь, — жаловалась она, — если тебя воспитывали не для труда — и вдруг возникла нужда.
— Мне в этом повезло больше, — возразила я. — Я с ранних лет знала, что придется добывать хлеб в жестоком мире, и заранее подготовилась.
— Видно, — холодно уколола она. И все же немного потеплела, узнав, что мы из одного стойла, или, выражаясь ее выспренным слогом, обе вышли из «недостаточных дворян».
Она многое порассказала о семействе, за что я ей благодарна. Даже шепотом сказала, что подозревает в моей пациентке наклонность к безумию. Я предпочитаю называть это истерией. Миссис Стреттон — пылкая женщина, вынужденная жить в разлуке с мужем. Мне кажется, она им одержима. Каждый день пишет письма, политые слезами. Мусорная корзинка заполнена обрывками бумаги. Его самого, поведала мне мисс Беддоус, не слишком привечают в доме со времени его «позора». На мой прямой вопрос о природе «позора» она не смогла сказать ничего вразумительного. Очевидно, об этом не принято говорить. Судя по всему, предпочитают держать его подальше. Но ради ребенка перевезли сюда миссис Стреттон.
— Видите ли, — пояснила она, — мальчик в какой-то мере наследник, пока не женится мистер Рекс.
Это довольно-таки запутанная история, я не успела вникнуть в детали, но непременно разберусь. Слишком много времени отнимает больная. Даже пищу для нее готовлю я, так как доктор Элджин настаивает на строгом соблюдении диеты. Она словно ребенок: подозреваю, что кто-то из прислуги таскает для нее конфеты. Любит и сама варит кофе. Для этого в комнате имеется спиртовка. Думаю, что она бы сильно растолстела, если бы была здорова: Ленива, любит валяться в постели, но доктор Элджин настаивает, чтобы не переутомлялась. Постоянно велит горничным закупоривать окна, а я их открываю. Она не выносит того, что называет «холодом», — это при том, что свежий воздух сам по себе важное лекарство.
Сегодня выяснилось, что жена Бейнса Эдит приходится сестрой Элен. Она сама пришла ко мне в комнату сообщить об этом. Предупредила, что будет счастлива услужить Чем сумеет. Величайшее снисхождение со стороны супруги дворецкого. Она командует всеми горничными, а те перед ней трепещут. Надо думать, Элен дала мне хорошие рекомендации.
1 мая. Сегодня произошло два из ряда вон выходящих события. Мне все больше нравится жизнь Замка. Есть в ней одна особенность — атмосфера какого-то напряжения. Никогда не знаешь, что вытворит моя истеричная пациентка — постоянно жду от нее козней. Что такого мог выкинуть капитан, раз его здесь не жалуют? По мне, так они не должны были приглашать его жену, коль не хотят его самого. Ничего бы не случилось, если бы изредка навещал. Кажется, он сейчас на каком-то острове. Она его так и называет: просто «остров». Я хотела поинтересоваться, где он расположен, да удержалась. Если начинаешь слишком любопытствовать, она уходит в себя.
Мое первое сегодняшнее приключение связано со знакомством с Кредитоном-наследником. С самим Рексом. После обеда, уложив свою подопечную отдыхать, я решила прогуляться по саду. Он здесь, как и подобает, великолепен. При усадьбе имеется четверо садовников с женами, тоже занятыми в Замке. Лужайки смотрятся лоскутами зеленого бархата: каждый раз, глядя на них, невольно мечтаешь сшить такое платье — цветочный бордюр был бы неповторим. Следующая достопримечательность: изумительные цветы стелющегося крестоцвета. Только представь: розово-лиловые и белые соцветия на террасах серого камня — само собой разумеется, крестоцвет Замка Кредитон по крайней мере в два раза ярче, чем где-то еще. Первая мысль, которая мне здесь приходит на ум: какая роскошь! Сама знаешь почему: это жилище миллионера в первом и втором поколении. Чувствуется, как лезут из кожи, чтобы произвести впечатление налаженности, традиции. Недостаток достойных предков Кредитоны восполняют лучшей обстановкой, какую только можно купить за деньги. Все здесь отличается от имения бедняжки леди Хенрок, за которой я ухаживала — и весьма успешно, так как она отказала мне в завещании пятьсот фунтов, — перед тем как я приехала в Дом Королевы. Последние пятьсот лет Хенроки жили в родовой усадьбе. Хоть та и обветшала местами, но разница налицо.
