Жюльетта Бенцони - Жажда возмездия
— Поезжайте своей дорогой!
Тогда заговорил Деметриос:
— Передайте госпоже де Бревай, что ее зять, мессир Рено дю Амель, умер и что мы привезли к ней мадемуазель Маргариту, ее внучку!
Стражник, видимо, начал раздумывать о том, как ему поступить, потом прокричал:
— Я сейчас узнаю!
И исчез.
Ожидание казалось бесконечным. Сидя верхом на лошади, в нетерпении бьющей копытом о землю, Фьора уже хотела попросить Эстебана протрубить в третий раз, когда из замка раздался грохот и тяжелый мост медленно опустился, а решетка ворот со скрипом поднялась.
— Ну, поехали! — сказал Деметриос с тяжелым вздохом.
Фьора улыбнулась ему:
— Видишь, нам все же удалось войти.
— Остается надеяться, что мы так же беспрепятственно отсюда выйдем.
Этот небольшой замок был похож скорее на крепость или тюрьму. Очутившись во дворе, в центре которого стояла главная башня, путники увидели двухэтажное здание с высокими окнами, украшенными стрельчатыми фронтонами с виньетками. На лестнице, ведущей к парадной двери, стоял человек, одетый во все черное.
Всадники спешились, отдав поводья конюху. Было вполне очевидно, что их приезд явился большим событием для обитателей замка: три служанки, видимо оставившие свои дела на кухне, смотрели на них испуганно, вытирая руки о фартук. Мальчишка, бегавший за курами, остановился как вкопанный, засунув палец в рот.
Фьора держалась вместе со всеми, но старый слуга обратился именно к ней:
— Как доложить о вас?
— Могли бы мы увидеть хозяйку дома? — спросила Фьора. — Вот ее внучка, мадемуазель Маргарита, которую мы обязались привезти к ней.
Старик почтительно поклонился, но снова спросил:
— Вы мне, может быть, все-таки скажете, кто вы?
— Наши имена вам ничего не скажут, — вмешался Деметриос, — потому что мы иностранные путешественники, и только случай позволил нам прийти на помощь мадемуазель Маргарите. Эта молодая дама, — добавил он, указывая на Фьору, замершую в волнении в ожидании момента, когда она войдет в дом, где выросли ее молодые родители и где зародилась их роковая любовь, — эта молодая дама — благородная флорентийка, донна Фьора Бельтрами, а это — госпожа Леонарда Мерее, ее гувернантка. Меня зовут Деметриос Ласкарис, я врач, родом из Византии.
Старый слуга кивнул и дал знак прибывшим следовать за ним. Они стали подниматься по красивой каменной лестнице, ведущей в большой зал, где между погасшим камином и узким окном, выходящим на реку, дама в трауре сидела в большом кресле с подлокотниками, держа в руках четки. Несомненно, что в молодости она была очень хороша, и отблески этой былой красоты еще освещали ее мертвенно-бледное лицо, обрамленное седыми волосами. Ее глаза, покрасневшие от слез, прежде голубые, стали бесцветными. Выражение ее лица, видимо, постоянно было печальным, но в это мгновение оно как бы внутренне осветилось.
Хозяйка дома встала, чтобы встретить посетителей, и Фьора заметила, что Мадлен де Бревай была почти одинакового с ней роста и что она дрожала, словно лист, от охватившего ее волнения, с которым она не могла справиться.
— Мне сообщили, — сказала Мадлен де Бревай взволнованным голосом, теплота которого тронула сердце Фьоры, — что моя внучка Маргарита находится среди вас. Но как это возможно? Вот уже много лет, как я ничего не знала о ней. Я даже полагала, что ее нет в живых.
— Этого, без сомнения, желал ее отец, — сказал Деметриос. — Но мессир дю Амель покинул этот мир. Он умер три недели тому назад, и мы имели счастье, будучи его соседями, приютить у себя мадемуазель Маргариту, которую этот бессердечный человек держал в своем доме, как в тюрьме. Теперь у нее только вы одна на всем свете, и мы посчитали своею обязанностью привезти ее к вам.
— Вы очень хорошо сделали. Как мне отблагодарить вас за это? Маргарита, ты не хочешь подойти ко мне?
Но та была уже около старой дамы, преклонив колени. Ее странное безразличие разом исчезло: из глаз у нее хлынули слезы, она сжала протянутые к ней руки.
Минуту обе женщины стояли крепко обнявшись.
Стоя поодаль, Фьора наблюдала за ними с некоторой горечью. Внезапно ее охватило желание тоже оказаться в объятиях этих теплых рук, расцеловать это бледное печальное лицо. Ведь эта дама была и ее бабушкой, может быть, даже в большей степени, чем бабушкой Маргариты. Она подумала, как приятно было быть внучкой Мадлен де Бревай.
Но Мадлен сдерживала свое волнение. Не отпуская руки Маргариты, она мило улыбнулась неожиданным гостям, — Вы возвращаете меня к жизни, а я даже не принимаю вас как положено! Садитесь, прошу вас, и расскажите мне все, что вы знаете о моей внучке. В ожидании завтрака я прикажу принести освежающие напитки. Вам приготовят также комнаты.
Фьора с мягкой улыбкой обратилась к ней:
— Прошу вас, мадам, не беспокойтесь ради нас: нам предстоит долгая дорога, и мы не хотели бы задерживаться.
— Как бы ни долга была дорога, вы можете ведь немного отдохнуть?
— Конечно, но нам сказали, что хозяин замка болен, и мы хотели бы…
Даже ценой своей жизни Фьора была бы не в состоянии сказать, почему, приехав в этот замок с твердым решением убить Пьера де Бревай, ей так хотелось теперь оказаться как можно дальше отсюда. Она полагала, что войдет сюда как освободительница, но женщина, которую она видела перед собой, вероятно, не нуждалась ни в какой помощи. Она убедилась в этом, когда мадам Мадлен спокойно сказала:
— Мой супруг действительно болен, но я уверяю вас, что ваше присутствие не побеспокоит его. Не волнуйтесь за него. Давайте лучше поговорим.
В то время как Деметриос рассказывал хозяйке, опуская некоторые подробности, о спасении Маргариты, Фьора внимательно осматривала зал со строгой, прекрасно ухоженной мебелью. Она смотрела на стол, Который накрывали две служанки, на ослепительно белую скатерть, на роскошную, до блеска начищенную посуду. Она рассматривала хозяйку, сидевшую на резной скамейке, устланной подушечками, на Маргариту, чью руку Мадлен все еще держала, не спуская с нее глаз.
Обе, судя по всему, наслаждались обществом друг друга. Они улыбались друг другу, иногда даже смеялись, хотя рассказ грека и не располагал к этому, и их смех нелепо звучал в атмосфере, которая становилась все более и более невыносимой для Фьоры. Она почувствовала, что вот-вот задохнется, и слегка приподняла вуаль.
Одна из служанок, самая старшая, вдруг выронила из рук ножи, со звоном упавшие на пол, и глаза ее начали округляться от изумления.
Мадлен рассерженно посмотрела на нее, затем вполголоса обратилась к Фьоре:
— Наши деревенские служанки такие неловкие!
