Жюльетта Бенцони - Роза Йорков
— Но, возможно, она сочла, что это будет опасным. Особенно если учесть, что она живет достаточно далеко. Кроме того, потребовался бы эскорт полиции, и вся эта шумиха могла бы привести в ее дом журналистов. Очевидно, ей хотелось остаться в тени и обойтись без шума.
— Может быть, вы правы, — согласился Аронов. — И все-таки я попытаюсь разузнать поподробнее.
— Вы подозреваете, что это была не она? Но это невозможно — ее машина, ее слуги…
— Конечно, конечно… и все-таки для полной уверенности… Однако вернемся к вам. Могу ли я надеяться, что теперь вы посвятите себя целиком поискам «Розы»?
— Разумеется, но если для этого я должен оставить леди Фэррэлс в беде…
— Именно это вы и сделаете, дорогой князь Морозини!
Приглушенный бархатный голос сделался вдруг царственно властным.
— На острове Сан-Микеле, в усыпальнице ваших предков, я предложил вам взять назад ваше слово чести. Вы отказались с истинным благородством, и это не удивило меня: другого я от вас и не ждал. Теперь уже поздно отказываться от данного вами слова.
— У меня и в мыслях не было этого! — воскликнул Альдо. — Но разве невозможно заниматься двумя делами сразу?
— Нет. Я уже говорил вам, что вы не должны попасть в поле зрения Солманского. Сейчас у него есть занятия поважнее, чем гоняться за алмазом, рискуя столкнуться с полицией.
И хотя вам может показаться это не слишком благородно, мы должны этим воспользоваться. Вы меня поняли?
— Безусловно. Вы можете не беспокоиться, я ни в коем случае не пренебрегу своими обязанностями. Однако, если мне повезет и я узнаю что-то полезное для леди Фэррэлс, вы не сможете помешать мне оказать ей помощь. Ни вы, никто другой! — упрямо заявил Морозини.
Бесстрастное лицо Хромого вновь осветилось иронической улыбкой.
— Я никогда не требовал, чтобы вы вырвали ее из своего сердца. Но, испытывая к вам самые искренние и дружеские чувства, я хочу уберечь вас от излишней горячности. Я опасаюсь, что, бросаясь очертя голову на помощь леди Фэррэлс, вы навредите не только себе, но и другим. А теперь мне придется вас покинуть. Отвезти вас в гостиницу?
Автомобиль свернул с Гайд-парк-корнер и готов был двинуться по Пиккадилли.
— Нет, я выйду здесь. Мы уже почти приехали, а вашему автомобилю, пожалуй, не стоит появляться перед подъездом «Ритца». Вы еще пробудете в Лондоне какое-то время?
— Я никогда не останавливаюсь в Лондоне. — Внезапно Симон Аронов от души рассмеялся. — Ваше стремление избавиться от меня, князь, так очевидно! Считайте, что вам это удалось. До новой встречи, князь!
Они молча пожали друг другу руки. Мгновение спустя, высадив своего пассажира, «Даймлер» развернулся и со звуком рвущегося шелка покатил по мокрой мостовой. Стоя на усыпанной песком дорожке, что тянулась вдоль Грин-парка, Морозини еще некоторое время смотрел ему вслед, пока тот не растворился в ночной темноте.
В холле гостиницы царило непривычное оживление. Аукцион у Сотби только что закончился и, несмотря на то что там было несколько стоящих вещиц, разочаровал его участников, и виной тому послужило скорее всего трагическое исчезновение главного лота этих торгов. Множество любителей-иностранцев, остановившихся в «Ритце», обменивались теперь в холле впечатлениями и вскорости собирались разъезжаться.
Общее мнение было таково: поскольку неизвестно, когда алмаз будет найден, лучше не тратить попусту время, а вернуться домой и ждать там, пока не поступят какие-нибудь новости. Все говорили разом, и сияющая огнями зала, изысканно украшенная цветами и вечнозелеными растениями, походила на огромный сад, наполненный щебечущими птицами.
Посреди этой толпы особо Выделялся Видаль-Пеликорн, который напоминал дирижера. Он старался внушить всем этим господам веру в Скотленд-Ярд, который в самое ближайшее время, без сомнения, вернет похищенную драгоценность. «Веру» он внушал в основном тем господам, которые приехали на аукцион издалека: из Америки, Южной Африки, Индии.
Четверо мужчин внимательно слушали Адальбера, вещавшего с непререкаемостью пророка, что немало позабавило Альдо. Впрочем, князь счел, что его друг попросту теряет время, и поэтому, небрежно здороваясь и извиняясь, он пробрался к нему и отвел в сторону.
— Что случилось? С чего это ты так стараешься задержать всех этих господ? Или ты защищаешь теперь интересы торгового дома Сотби?
— И не думал! Я защищаю наши с тобой интересы. Увидев, какая толпа страждущих готова накинуться на поддельный камень, владелец настоящего потеряет покой. Он будет думать, что газеты скрывают какую-то важную информацию, и, возможно, сделает ложный шаг. Так что напрасно ты помешал мне в моей полезной деятельности…
— Не говори глупостей! Все эти люди не представляют для нас никакого интереса, даже если они богаты.
— Почему ты так считаешь? Посмотри-ка, кто направляется к лифту. Да, да! Вон тот высокий человек в сером костюме. Его легко можно было бы принять за церковнослужителя, если бы он не был так элегантен. Ты знаешь, кто это?
— Откуда мне знать? Я не гадалка.
Адальбер, с широкой улыбкой и явно получая удовольствие, продолжал:
— Это швейцарский банкир, живет в Цюрихе, и жену его ты хорошо знаешь, возможна, даже слишком хорошо…
— Мориц Кледерман? Неужели?
— Собственной персоной. И вдобавок одержимый идеей, претворение в жизнь которой почитает своим священным долгом, — вернуть в Швейцарию алмаз Карла Смелого, которым обманным путем завладел алчный Баль, нарушив договор с кантонами. Иными словами, он готов заплатить изрядную сумму.
Морозини не ответил. Он внимательно рассматривал человека, который спокойно дожидался лифта. Про себя Альдо подумал, что представлял его себе совсем иным — более массивным, тяжеловесным, типичным швейцарцем! Тот же, кто стоял перед ним, был хорошо сложен, у него было умное, тонкое, с большим лбом лицо и слегка тронутые сединой светлые волосы. И хотя Альдо никогда особенно не задумывался над тем, что собой представляет муж его бывшей любовницы, он не мог не признать, что у Дианоры хороший вкус. В этом человеке породы было, пожалуй, больше, чем в любом из присутствовавших здесь джентльменов.
— Подумать только, что он мог стать моим тестем! — с невольной улыбкой подумал Альдо, вспомнив о предложении, которое получил от своего нотариуса сразу по возвращении в Венецию после войны. — Если дочь на него похожа, я, возможно, совершил ошибку, не пожелав даже взглянуть на нее…
— Хочешь, я представлю тебя? — спросил Видаль-Пеликорн, искренне наслаждаясь произведенным эффектом.
— Ни в коем случае! Он здесь один? — В голосе Морозини угадывались явные признаки беспокойства.
