Шеннон Дрейк - Среди роз
Боясь закрыть глаза, она вся дрожала, и хотя в комнате жарко пылал камин, натягивала до подбородка теплое меховое одеяло. Ей никак не удавалось забыть ненавидящий взгляд Тристана. Она убила его. Господи, это лицо будет преследовать ее до самой смерти!
В дверь постучали. Женевьева вздрогнула. Где же Темкин? Он обещал не отходить от двери спальни. С тех пор как началась осада, на пороге ее комнаты всегда стояли двое стражников с волкодавами.
— Женевьева! — послышался голос Эдвины. Обрадованная девушка вскочила, босиком подбежала к двери, распахнула ее и увидела тетку в одной ночной сорочке, закутанную в шерстяное одеяло. Ее глаза в полутьме казались огромными. Оглядевшись, Женевьева заметила у двери спящего Темкина, рядом с которым свернулись псы.
— Входи. — Она пропустила Эдвину в комнату. — Мне не спалось…
— Мне тоже. Мы победили, но теперь мне страшнее, чем прежде!
Женевьева давно привыкла утешать тетку, забывая о своих опасениях.
— Все будет хорошо, Эдвина. Мы и вправду победили.
Эдвина подошла к камину и уставилась на огонь.
— Нет. — Она покачала головой и поежилась. — Он вернется.
По спине Женевьевы пробежали мурашки, словно кто-то приложил к ней ледяной клинок. Внезапно перед ней вновь возникло лицо Тристана, его взбешенные глаза, насупленные брови. Неужели тетка считает, что он воскреснет из мертвых?
— Эдвина. — Она приблизилась к тетке и положила ладонь на ее плечо. — Тристан… не вернется. Он мертв. Я убила его. Его вынесли из замка и где-то похоронили. А мертвецы не встают из могил, чтобы отомстить живым.
— Мертвецы? Он жив!
— Тристан мертв! — почти выкрикнула Женевьева. — Я сама убила его. Клянусь тебе, это правда!
Эдвина усмехнулась:
— Лорд Тристан тут ни при чем. Я имела в виду его помощника, Джона Плизенса.
Нахмурившись, Женевьева опустилась в кресло, но вдруг вспомнила, что еще сегодня днем в нем сидел Тристан, и вскочила. Улыбка Эдвины ничуть не успокоила ее. Они сражались с врагом и победили — это правда. Тристан не восстанет из мертвых, чтобы отомстить.
— Джон — это тот юноша с дружелюбной улыбкой? — уточнила Женевьева.
Эдвина кивнула:
— Но едва он понял, что очутился в ловушке, как тут же перестал улыбаться.
— Джон спасся бегством? — Эдвина кивнула, и Женевьева продолжала: — Пожалуй, я даже рада этому. Он показался мне слишком молодым, учтивым и…
— Да, он был учтив, пока не заподозрил неладное. — Эдвина обняла племянницу. — Господи, когда же это кончится? Мне так страшно! Они непременно вернутся, перережут нас всех и не оставят от замка камня на камне!
— Эдвина, не бойся. С первым же лучом солнца наши каменщики начнут заделывать бреши в стенах. Кузнецы уже куют новые мечи и доспехи. Сэр Гай отправится за подмогой к королю — мы ведь послали в армию такой многочисленный отряд! Сэр Гай привезет пушки и порох, и мы вновь будем неуязвимы!
— Хотелось бы верить в это, — всхлипнула Эдвина.
— Поверь, так все и будет.
— Женевьева, ну что со мной такое? Ты моложе меня, но гораздо сильнее духом!
«Ошибаешься, — мысленно возразила Женевьева. — Я трусиха, мне страшно даже закрыть глаза. Я до сих пор помню его прикосновения, огонь глаз Тристана и его смерть!»
— Нам надо выспаться, — ответила она.
— Я боюсь оставаться одна, — призналась Эдвина. — А место рядом с Анной уже заняла Мэри…
— Тогда давай ляжем вместе. Ночь пройдет, а вместе с ней исчезнет и страх. Вот увидишь!
Они улеглись в постель и прижались друг к другу, как дети. Женевьева поежилась, размышляя о том, что случилось бы, если бы Тристан остался жив.
В конце концов она пришла к выводу, что день завершился удачно. Враги могли расправиться с ней, а вместо этого она одолела их. Заснула Женевьева только на рассвете.
Вокруг царил мрак — непроглядный, бесконечный, пугающий. В нем не существовало даже боли, в нем не было ничего, кроме кромешной тьмы.
Он не видел себя, но чувствовал, как бредет сквозь этот мрак. Прошло много часов, прежде чем темнота начала рассеиваться и сменилась тусклым сероватым светом — словно густой туман над болотом. Серая мгла клубилась, окутывая его.
Сквозь нее проступили смутные фигуры. Оказалось, что вокруг лежат трупы. Остановившись, он перевернул один из них на спину и узнал своего воина, молодого сквайра из Нортумбрии, еще не посвященного в рыцари.
Тристан не сразу заметил, что у юноши нет глаз — их выклевали грифы. Рот его был широко открыт, черные глазницы с упреком смотрели на Тристана, вызывая мучительные угрызения совести. Он отпрянул, схватившись за голову.
И споткнулся о другой труп. Из горла Тристана вырвался пронзительный крик: перед ним лежала Лизетта. Ее каштановые волосы спутались, на шее ярко выделялись черные пятна, кожа посерела, а на юбках запеклась кровь…
У Лизетты тоже не было глаз. Вид пустых черных глазниц мучил Тристана, рвал ему душу. Вдруг Лизетта пошевелилась, словно пытаясь протянуть ему что-то — еще один труп, совсем крошечный, который мог бы поместиться на ладони Тристана. Это был ребенок, так и не успевший родиться.
Он вновь ощутил резкую, мучительную боль в голове, стиснул ладонями виски и закричал… В рот набилась земля.
Еще много долгих минут Тристан лежал неподвижно, с ужасом вспоминая сон, думая, откуда взялась земля и почему вокруг темнота. Голова разрывалась от боли.
Он попытался сдвинуться с места. Земля зашуршала, послышались скрежещущие, надрывные звуки… Тристан застыл, пораженный страшной догадкой: его погребли заживо! Этот скрежет — его дыхание в могиле, где песок и земля набивались в рот.
Ужас охватил его, вызвал неудержимую дрожь, от слепой ярости боль в висках усилилась. Кругом вновь потемнело, и Тристан понял, что должен успокоиться. Ему не хватало воздуха. Он сглотнул, заставляя себя дышать медленнее и шевелиться осторожно.
Поначалу ему казалось, что он не сумеет сдвинуться с места. Руки и ноги не подчинялись ему, тело было расслабленным. Тристан собрался с силами и шевельнул пальцами. Его прошиб пот — предвестник страха. Поразмыслив, Тристан рассудил, что эта наспех вырытая могила никак не может быть глубокой. Двигая пальцами, он ощупывал камни. Пальцы начали кровоточить. Земля и камни мало-помалу раздвигались; наконец руку овеял прохладный воздух. Тристан осторожно стал высвобождать вторую.
Никогда в жизни ему не случалось выполнять столь тяжкую работу. Силы то и дело покидали его. Стиснув зубы, Тристан напрягся.
Наконец и вторая рука пробилась сквозь слой камней и земли. Господи, его едва забросали землей! Только из-за слабости все это показалось ему непробиваемой толщей. Он сбросил камни и землю с головы, встряхнулся и вздохнул.
