Анастасия Туманова - Душа так просится к тебе
— Ладно, Владимир Дмитрич, будь по-твоему, я тебе скажу… — наконец глухо, не отрывая глаз от своих сапог, произнес Северьян. — Но вот ежели заржёшь — горло зубами перерву! Ни на что не погляжу!
— Да уж вижу, — без улыбки ответил Черменский. — Говори.
— Я, понимаешь, Дмитрич… утром-то другого дня после пьянки этой просыпаюсь… Башка трещит, прямо впополам раскалывается, спасу нет никакого, во рту будто тараканы загнездились, пакостно… Смотрю — Наташка моя рядом лежит, меня разглядывает, спокойная, улыбается… Как увидала, что я очуялся, разом встала, за рассолом сбегала, потом — за ведром, потому что занадобилось… «Похмелиться изволите, Северьян Дмитрич?» Нет, говорю, уйди, дура, спать хочу… Сна-то, понятное дело, ни в одном глазу, но совестно ведь… Повернулся я к стене, сплю навроде. Наташка, слышу, Маху одела, покормила, во двор ее выпустила, по хозяйству начала шуршать. Долго так-то возилась, я даже всамделе задремывать начал… Потом слышу — Наташка ко мне на кровать садится. Я подобрался, сплю со всех сил, сам думаю: чего это она вздумала?.. А Наташка… Она, понимаешь… Она меня — по голове, ладонью-то… Вот прямо рядом сидит — и гладит, как несмышленыша. Меня!!! Чуешь?!!
Владимир молчал, понемногу начиная понимать.
— Долго сидела так-то… Я дышать забыл… — Северьян закрыл глаза, судорожно сглотнул. — Дмитрич, со мной же отродясь так никто… Ни одна баба, хоть их у меня тыща, верно, была… А тут — девчонка-козявка, пигалица… И что делать не знаю, и вздохнуть не могу, и грудь жгет, просто помираю, и башка с похмелья, и… Ну, и ушел я вечером к чертовой матери!!!
— Да чего ты дрожишь-то, дурак? — негромко спросил Владимир.
Северьян отвернулся, несколько раз шумно вздохнул.
— Испугался я, Дмитрич… Не случалось со мной такого сроду. И девки такой не было. И… не возился так со мной никто. Ты ж знаешь, я приютский, да и оттуда убёг, как только бегать выучился. Не умею я так, не знаю, как нужно…
— Мне сказать не мог?
— Что сказать-то?.. Что босявки сопливой испугался?
Черменский не нашелся что ответить. Молчал и Северьян. За окном уже чуть заметно серело исчерченное голыми ветвями деревьев небо: наступило утро. В комнате стало совсем тепло, угли в печурке прогорели, и Северьян, привстав, задвинул вьюшку.
— Давай спать, — потянувшись, предложил Владимир. — А завтра — домой. Мне уже, честное слово, надоело слушать Натальины завывания с утра до ночи.
— Уж прямо с утра до ночи? — попытался усмехнуться Северьян.
— И ночью тоже, — холодно добавил Владимир. — По утрам ставит самовар, а глаза красные… Мы уж не знали, что и думать, Анисья клялась, что это порча, даже за какими-то углями заговоренными бегала… Я тебе советовать не стану, дело твое, но гляди — такое не каждый день в руки падает.
— Я жениться не буду! — быстро проговорил Северьян.
— Да кто тебя женит, болван? Живи, как умеешь, только чтоб Наташка не ревела белугой! И чтоб не смел мне больше из Раздольного отлучаться не сказавшись! Совсем от рук отбился на спокойном житье…
— Старый я для нее, как думаешь? — не слыша последних слов Черменского, задумчиво произнес Северьян. — Ей ведь семнадцать всего…
— А тебе?
— Откуда я знаю? Но уж не меньше твоего, верно?
— Да. — Владимир всегда был уверен, что они с Северьяном ровесники. — Но в папаши ты ей все равно не годишься, не надейся. Никуда, брат, не денешься, женишься.
— А вот черта лысого!.. — рассвирепел Северьян, но, увидев широкую улыбку Владимира, невольно ухмыльнулся тоже, махнул рукой — и неожиданно зевнул во весь рот. — Правда, спать охота… Ладно, Дмитрич, утро вечера мудренее. Ложись. Да подушку там дай с кровати…
Они заснули на полу, на расстеленной рогоже, стянув с аккуратной Танькиной кровати две подушки и не озаботившись одеялами. Когда Танька, основательно замерзнув на лестнице, осторожно заглянула в комнату, то лишь всплеснула руками:
— Ну что за кавалеры пошли, прости господи! На полу, как жиганы пьяные, дрыхнут! И за что я с них рупь взяла?..
— За постой, дура, — неожиданно ответил, не открывая глаз, Северьян.
Танька тихо захихикала, влезла на кровать, разделась и дунула на керосиновую лампу. Скоро в крошечной комнате спали все, а за окном занимался тусклый осенний рассвет.
* * *Спустя несколько часов, поздним утром, в большой ювелирный магазин на Кузнецком мосту вошла юная брюнетка в роскошном муаровом платье и щегольской собольей накидке поверх него. Блестящие черные, с синим цыганским отливом волосы молодой дамы были уложены по последней моде, кокетливая шляпка наводила на мысли о набережных Сены, изумрудные серьги огранки кабошон подчеркивали яркую болотную зелень длинно разрезанных глаз. Девушку сопровождал грузный немолодой мужчина с добродушным одутловатым лицом, отдетый в дорогое пальто с широким куньим воротником. Служащие магазина немедленно повысовывались из-за прилавков, чтобы получше разглядеть зеленоглазую красавицу. Из боковой комнатки появился сам хозяин.
— Любезнейший, покажите, пожалуйста, вашу последнюю коллекцию, у моей дочери именины! — пророкотал на весь магазин старик. — Катенька, выбирай, девочка моя. Это ведь твой день ангела…
Девушка благодарно кивнула и подошла к прилавку, где продавец, ослепительно улыбаясь, уже раскрывал футляры с драгоценностями. На черном бархате загадочно мерцали похожие на льдинки бриллианты, посверкивал шестилучевой звездой огромный сапфир, вделанный в брошь «Антарктида», светился изнутри розовый жемчуг с Антильских островов, искрились сиреневыми змейками браслеты из александритов, надменно блестел в перстне «Хозяйка Медной горы» темный уральский изумруд… Молодая брюнетка брала драгоценности в руки, осматривала, восхищалась, прикладывала то к шее, то к лицу, то к пальцам. Старик снисходительно улыбался, кивал, служащие угодливо кланялись, подносили зеркала и старательно обращали внимание посетителей на то, как играют камни при различном освещении, для чего были раздернуты тяжелые гардины на окнах, принесена большая лампа и канделябр со свечами.
Осмотр драгоценностей длился уже более часа, юная особа явно знала в этом толк, и первым устал ее отец.
— Катенька, право, ты увлеклась… Неужели не можешь выбрать? Хорошо, тогда я беру это все! Слышишь — все!
— Но, папа, это же огромные деньги… — мило захлопала ресницами девушка.
Служащие заулыбались еще лучезарнее.
— Это вовсе не деньги! — провозгласил папаша. — По крайней мере, для твоего отца! Любезный, будьте добры отложить это… и это… и это… и вон те камешки… И прислать в гостиницу «Элизиум» в апартаменты генерала Морозова.
