Жюли Галан - Неукротимая герцогиня
– Ты думаешь, она мессира Марчелло уймет? – с сомнением спросила Аньес.
– Да нет, этот уже по уши увяз. Да я, в общем-то, не против… Все равно дружка у меня сейчас нет… Просто я боюсь, что ежели от меня опять эти самым жаром пыхать начало, то бед не оберешься. Замок-то не деревня, народу вон сколько толчется!
– А ты свой жар с мессиром гаси! – хихикнула Аньес. – А как же Николя?
– У человека горе, а тебе смешно! – обиделась Жаккетта. – Дай Бог, чтобы святая Агнесса помогла! Завтра молить буду, пусть защитит. А Николя ушел в море, тесно ему в нашей деревне было. А потом у меня Жак появился, потом Жерар, потом Дедье…
– И как же ты с таким хозяйством не беременела каждый месяц? – поинтересовалась Аньес.
– А! – махнула рукой Жаккетта. – Кислых яблок и уксусу ведь полно. Меня сестра научила, я только ей из родни открылась.
В дверь задолбил тяжелый кулак.
– Вы чего там, заснули или вшей считаете?! – раздался рев Крошки Аннет. – Госпожа Жанна вас ищет, а вы тут лясы точите! Быстро наверх бегите!
Жаккетта подхватила узелок со своим скудным добром, и девушки заторопились в покои Жанны.
Аньес так и распирало от узнанных новостей.
Она горько сожалела, что опрометчиво дала такую страшную клятву и теперь вынуждена молчать про захватывающую тайну Жаккетты. Но, правда, даже просто новость, что сегодня мессир Ламори и Жаккетта занимались любовью во время ее учения и, судя по всему, их связь будет довольно постоянной, должна надолго отбить сон у остальных камеристок, а особенно у Маргариты.
Красота!
Глава X
Мадам Изабелла нервно ходила по истертым плитам пола, подметая пыль шелковым подолом.
Мадам Беатриса меланхолично сосала леденцы, которые доставала из подвешенного к поясу изящного омоньера (монетки для милостыни, для которых этот парчовый мешочек и был сшит, посещали его крайне редко). И попутно рассматривала развешанные по стенам и расставленные по углам трофеи крестовых походов, в которых принимали участие мужчины рода де Монпеза.
Через несколько мгновений предстояло трудное совещание, на котором надо будет определить дальнейшую судьбу Жанны. Нечего ей на материнской шее сидеть, раз несколько благородных шевалье просят ее руки.
Торг предстоял нешуточный, и мадам Изабелла волновалась с утра. За Жанной давно послали, и она должна была вот – вот появиться.
Чтобы придать совету надлежащую торжественность и обезопасить себя от любопытных ушей, дамы решили устроить его в византийском зале.
Зал этот был средних размеров комнатой в верхнем этаже старого донжона, где хранилась боевая добыча графов – крестоносцев. Львиную долю составляли трофеи легендарного Буйного Гюго, закадычного друга и соратника Бонифация Монферратского.
Когда отличавшийся несколько неистовым характером граф отправился в дальние земли, все графство с облегчением вздохнуло и начало истово молиться, чтобы неутомимый сюзерен подольше шастал в чужих краях и обрушивал свой крестоносный пыл на тамошних жителей.
Гюго своих подданных не подвел и вместе с Бонифацием славно обчистил град Константинов, ходила даже легенда, что во время очередной попойки граф чуть не выиграл в кости у маркиза Монферратского острова Крит и Корфу, захваченные накануне. И если бы звезды в тот вечер были поснисходительней, а рука Гюго не так тряслась от сильных возлияний, то эти славные островки принадлежали бы не хитрым венецианцам, а доблестным графам де Монпеза.
Невыносимо грустно, конечно, от такой потери, но и без этого награбленного византийского добра граф Гюго приволок достаточно много. Со временем большая часть трофеев куда-то рассеялась, но и то, что осталось, впечатляло. Разумеется, держать такое старье в покоях мадам Изабелла считала признаком дурного вкуса, поэтому все снесли в донжон, где трофеи прекрасно разместились.
Стены зала были увешаны золототканой узорной парчой и цветастыми восточными шелками, до сих пор даже не выцветшими. Тут и там громоздились золотые и серебряные чаши, кубки, блюда; дамасское изысканно-коварное оружие; диковинный китайский нефритовый лев; подбитый соболем полосатый зимний халат какого-то богатого бухарского или ургентского бая, страстно любимый молью, – все, что столетиями притягивал Константинополь со всех краев ойкумены. И крохотную чешуйку с этого золотого дракона один из муравьев-победителей приволок в свою норку.
На почетном месте лежали два громадных греческим языком писании Евангелия (у сообразительного графа хватило ума прихватить их целиком, а не только ободрав богатые крышки переплета, как поступили его товарищи).
Но главной ценностью коллекции была массивная кровать на четырех львиных лапах, с витыми столбиками, поддерживающими полог, с полным набором перин и подушек и богато вышитым прелестным покрывалом: на весеннем лугу сидели стайкой серые куропатки. В общем, чудо, а не кровать!
Вернувшиеся из похода оруженосцы рассказывали, что на этой самой постели граф усиленно обращал в истинную веру хозяйку кровати, тонколицую большеглазую византийку. И даже подумывал, не взять ли эту даму в качестве трофея домой, но потом из двух чудес выбрал все-таки кровать, решив, что она ценнее.
Госпожа Беатриса все это с интересом рассматривала, коротая время в ожидании Жанны. Она, в отличие от подруги, была безмятежно спокойна: своих детей у нее не было, и материнские муки были ей, неведомы.
Наконец Жанна появилась.
Она нарочно постаралась задержаться подольше, чтобы дамы потомились в ожидании, и поэтому раза три меняла платья. В конце концов она надела нижнее шелковое белое, с узкими длинными рукавами платье и верхнее голубое, отделанное по подолу и вырезу тонкой серебряной тесьмой и с таким же узким поясом. Волосы приказала просто завить и расчесать на прямой пробор, закрепив цепочкой. Чувствуя себя в весьма боевом настрое, она довольно осмотрелась в зеркале:
– Ну вот, теперь и поговорить можно! – усмехнулась Жанна своему отражению и пошла в донжон.
– Наконец-то, Жанна, где вы пропадали? – Графиня нервным жестом предложила дочери занять место у круглого столика, где для поддержания сил во время нелегкого разговора было сервировано небольшое угощение из фруктов и сладостей.
Баронесса с сожалением оторвалась от щупания дивного покрывала и тоже заняла место за столиком.
Военный совет начался.
– Жанна! Мой святой материнский долг устроить вашу дальнейшую судьбу. К сожалению, смерть моего дорогого супруга и вашего достойного отца свалила на мои хрупкие плечи тяжкую ношу забот. Если бы был жив ваш батюшка, конечно, никаких затруднений бы не возникло и вы были бы обеспечены супругом, всецело достойным вас. Сейчас наши дела не столь блестящи – это удел вдов и сирот, на все воля Божия… – несколько сбивчиво начала графиня, пытаясь сразу дать понять дочери, что лезть из кожи вон ради ее замужества не будет, с места трогаться не желает, и подвести ее к мысли, что надо жить по средствам, выбирая супруга из реально предложенных кандидатур.
