Гейл Линк - Неугасимое пламя
Облизнув припухшие от поцелуев губы, она прошептала:
— И ты меня прости.
Рэчел отдавала себе отчет в том, что доля вины за произошедшее лежит и на ней. Она должна была попросить его удалиться, как только он появился в ее комнате. А вместо этого она кинулась к нему с распростертыми объятиями, не скрывая, как счастлива его видеть.
— Простить за что? — с горечью усмехнулся Мэтью. — За то, что ты целомудренна? Ты невинная девушка, Рэчел, а я, черт меня побери, едва не заставил тебя забыть о твоем главном сокровище — о твоей чести. — Он произнес какое-то французское ругательство и продолжал: — Если бы любой другой мужчина повел себя с тобой подобным образом, я не колеблясь вызвал бы его на дуэль. Но вряд ли, — он передернул широкими плечами, — я сумею сразиться на дуэли с самим собой. — Горькая усмешка снова искривила его губы. — Я опозорил мою семью и надругался над ее гостеприимством. Но поверьте мне, cherie, тут не было заранее запланированного умысла.
Слушая упреки, которыми Мэтью осыпал себя, Рэчел чувствовала, как ее переполняет нежность к нему. Он стремился взять всю тяжесть вины на себя, хотел пощадить ее чувства. Но она не могла этого допустить: ведь он ни к чему ее не принуждал.
— Конечно же я верю вам, Мэтью, — ответила она, — я знаю, что вы никогда не причинили бы мне зла.
Мэтью на мгновение зажмурился.
— С умыслом — никогда, любовь моя.
Он сделал шаг в ее сторону и резко остановился.
— Я выглянул в окно и, увидев вас на галерее, понял, что должен поговорить с вами. И вот тут-то черт меня и попутал, — объяснил он. — Я хотел спросить вас кое о чем.
— О чем же? — заинтересовалась Рэчел.
— Это можно отложить до завтра.
— Завтра утром я возвращаюсь в Новый Орлеан, Мэтью, — сказала Рэчел.
— Когда?
— Я намеревалась уехать сразу после завтрака. Я задержалась здесь только из опасения, что до отъезда не увижу вас, — честно созналась девушка.
— Вы не должны уезжать, не поговорив со мной.
— О чем?
— Отложим это, — твердо повторил он. — Мы поговорим после того, как вы позавтракаете. — Он пристально взглянул на нее. — Обещайте мне, что до отъезда уделите мне несколько минут для беседы.
— Обещаю.
И Мэтью ушел.
Комната сразу показалась Рэчел такой пустой, что слезы навернулись ей на глаза. Опустив ноги на пол, она долго сидела, наблюдая, как свежий ночной ветерок колышет занавески.
Она боролась с острым желанием вернуть его, попросить его остаться, забыть обо всех последствиях. Это было бы безумием, она знала, но каким сладким безумием!
Испытывала ли Доминика подобное чувство утраты, когда Мэтью перестал делить с ней постель? В голове у Рэчел не укладывалось, как может женщина, познавшая любовь в объятиях Мэтью, по доброй воле расстаться с ним. Она неоднократно испытывала искушение узнать у Анжелики, как перенесла ее сестра разрыв с Мэтью, но постеснялась обсуждать с экономкой такую деликатную тему.
Сейчас Рэчел почувствовала, что Доминика очень близка ей, ведь их объединял человек, дорогой им обеим, и эта женская общность будет связывать их всегда.
«Когда-нибудь, пусть не скоро, — поклялась себе Рэчел, — я найду способ возместить этой женщине ее утрату».
Мэтью вернулся в свою уединенную гарсоньерку. Едва он переступил порог, как навстречу ему выскочил его пес, восторженно тычущийся носом в его руки. Вслед за тем ночную тьму прорезал свет лампы, внесенной его слугой Ахиллом.
— Приготовь мне выпить, — приказал Мэтью тоном, свидетельствовавшим о его раздражении и недовольстве — и самим собой и ситуацией.
Черт подери! Он выругался про себя и устремился наверх, прыгая через две ступеньки, пес следовал за ним по пятам. Он сорвал с себя сорочку, обрывая пуговицы, и швырнул ее в стену.
Затем он подошел к умывальнику и плеснул находившуюся в нем прохладную воду себе в лицо. Она струйками стекала по его шее, плечам, груди, но не остужала ни его страсти, ни его гнева.
Мэтью просто поверить не мог, что он настолько забылся, начав ласкать Рэчел. Он, всегда гордившийся умением держать себя в руках в любой ситуации, вдруг потерял голову, забыл о приличиях. Страсть захлестнула его целиком, и, не опомнись она в последний момент, он лишил бы ее невинности.
Осознав, что он хочет эту ирландскую девочку так, как не желал еще ни одной женщины, он был потрясен. Он понимал, каким безумием было явиться вот так в ее комнату. Но он ничего не мог с собой поделать.
Ахилл вошел в комнату с подносом красного дерева, на котором красовались бутылка коньяка и высокий, суживающийся кверху бокал. Он поставил все это на мраморный столик у постели, плеснул в бокал изрядное количество драгоценной французской влаги и, украдкой бросив на Мэтью оценивающий взгляд, перевел его на валявшуюся в углу скомканную сорочку и лужицы воды на ковре.
Мэтью схватил бокал и резким движением опрокинул его содержимое себе в глотку.
— Еще! — потребовал он, бросаясь в ближайшее к нему кресло. Собака свернулась у его ног. — Ты хочешь мне что-то сказать?
Ахилл на минуту задумался, прежде чем ответил:
— Что бы вы хотели от меня услышать?
— Откуда я знаю, черт побери! — буркнул Мэтью, принимая из его рук новую порцию коньяка.
— Я никогда не видел вас таким, — произнес наконец слуга.
— Я никогда прежде не был влюблен, — ответил Мэтью, делая глоток, на этот раз небольшой.
Он запустил руку в свои густые волосы. Влюблен. Он действительно был по уши влюблен в Рэчел, и с этим ничего нельзя было поделать.
«О Боже, — подумал он, — нашел время влюбиться!» Вот-вот разразится война, и на первом месте для него должны быть не чувства, а его деятельность, его работа на правительство Соединенных Штатов.
— Желаете еще чего-нибудь? — спросил Ахилл.
— Нет, ничего больше не нужно, — ответил Мэтью, закрывая глаза и откидывая голову на спинку кресла.
Несколько минут спустя его губы тронула улыбка. Он знал, как ему следует поступить, и, к счастью, это совпадало с его желаниями.
Рэчел сидела с матерью Мэтью в маленькой столовой за обильнейшим завтраком, каковые ежедневно подавались на плантации, и пыталась управиться со своей порцией. Эдуард Деверо встал из-за стола минут десять назад и вышел распорядиться насчет экипажа для Рэчел.
— Мне было так хорошо с вами, моя девочка, — заметила Фрэнсис Деверо, — мне казалось, что я наконец-то обрела свою старшую дочь.
Она знаком приказала слуге налить ей еще чашку кофе. Фрэнсис любила очень крепкий кофе с горячим молоком.
— Я потеряла нескольких детей между Мэтью и Маргаритой, — доверительно пояснила она. — Двух мальчиков и девочку. Будь моя Либби жива, она была бы вашей ровесницей.
