Клаудиа Дэйн - Секрет ее счастья
Вот что случается, если довериться куртизанке.
Мэри, Луиза и Амелия тоже поприветствовали хозяев, Амелия присела особо глубоко, здороваясь с маркизом. Айвстон был видным мужчиной, даже не принимая в расчет наследство. Он был невероятно высоким, аристократически худым и поэтически белокурым. Но не настолько, как лорд Генри Блейксли, чьи волосы золотились, как у его матери, заметила про себя Луиза.
На самом деле в циничном и упорном взгляде Молли был отчасти виноват Генри. Взгляд ее стал еще более напряженным в ту минуту, когда Блейксли появился вместе со своим братом и стал саркастически улыбаться Луизе.
Повода для сарказма не было, но, видимо, иначе улыбаться он не умел.
Блейксли великолепно выглядел в вечернем костюме. Его не портила даже саркастическая улыбка и расчетливый взгляд, направленный прямо на нее.
Луизе нравилось это в лорде Генри. Нравилось, что, когда она находилась в его обществе, он всегда уделял ей внимание, не важно, с каким выражением лица. Он мог принять любой вид — она знала их все наизусть: безразличие, раздражение, нетерпение, веселье, скука, удовольствие, интерес. Но что бы ни выражало его лицо, каким бы ни было его настроение, он всегда был внимателен. Он был так не похож на Даттона, был его абсолютной противоположностью, и она все больше понимала и замечала эту разницу. Да и, в конце концов, неплохо было бы уже ее заметить.
— Лорд Айвстон, как замечательно вы выглядите сегодня, — сказала София, сложив свой веер цвета слоновой кости. — Вы излучаете мужественность и здоровье. Леди упадут в обморок.
Она флиртовала с ним. Впрочем, у Софии была отвратительная привычка флиртовать со всеми мужчинами. Луиза не раз наблюдала, как она кокетничала с Даттоном, и, казалось, Даттону это даже нравится.
— Если они упадут в обморок, леди Далби, — любезно ответил Айвстон, — то, боюсь, скорее от титула моего отца, а не от переполняющей меня мужественности.
София, не сдержавшись, засмеялась, а маркиз Айвстон покрылся румянцем. Луиза понимала и сочувствовала ему. Предательский румянец был проклятием для тех, у кого была белоснежная кожа, и для тех, кто вел беседу с Софией Далби.
— А кроме того, вы такой скромный, — сказала София с очаровательной полуулыбкой. — Вам никогда не удастся меня убедить, что женщины не падают в обморок, когда сталкиваются с… с переполняющей вас мужественностью? Как прекрасно вы выражаетесь, лорд Айвстон! Вы мне напоминаете вашего брата, лорда Генри. Он тоже весьма красноречив.
— Я и не думал претендовать, — сказал Айвстон почти шепотом.
— Не смущайся, Айвстон, — вмешался Блейксли. — Если бы ты знал леди Далби лучше, ты бы понял, что она совершенно очарована тобой, не так ли, леди Далби?
— Именно, лорд Генри, — сказала София, прелестно склонив голову.
Как раздражает это искусство Софии Далби быть прелестной. Луизе оставалось только сделать вывод, что София проводила часы у зеркала, практикуясь в этом.
То, что она сама проводила не один час у зеркала, тренируясь во взглядах, предназначенных лорду Даттону, и то, что эти тренировки давали весьма скромные результаты, было невыносимо.
— Мне так нравятся сыновья Молли, все до единого, — сказала София. — Надеюсь, все Блейксли порадуют нас сегодня присутствием?
— Мы так и не нашли предлога для отсутствия, который приняла бы наша мать, — сказал лорд Генри Блейксли. — Но мы пытались.
— Не пойму, с чего вам избегать ужина в честь вашего брата, — сказала Луиза. — В худшем случае это было бы совсем не по-родственному.
— А в лучшем? — спросил Блейксли, кинув на нее свой неистовый взгляд, который был так свойственен ему, что уже ничуть не пугал Луизу.
— В лучшем случае это было бы достаточно мудро, — в свою очередь, сказала София.
Луиза принимала в нем все. И нисколько не сомневалась, что из всех мужчин имеет права именно на него.
— Мудро? — спросила Амелия, поворачиваясь так, чтобы ее грудь выгодно смотрелась. Но Айвстон не смотрел на ее грудь, по крайней мере, старался не смотреть. Жаль. — Не могу понять, с чего бы вдруг это было мудро.
— Не можете? — переспросила София, наблюдая за тем, как Амелия пытается продемонстрировать свои достоинства. — Пять сыновей, и ни один не женат. Они должны бежать отсюда, как зайцы в высокой траве, и искать возможность спрятаться, чтобы не оказаться на обеденном столе, — продолжала она, мерцая темными глазами.
— Здесь всегда много свечей, — сказал лорд Генри, криво улыбаясь, так как одна сторона его рта всегда приподнималась неохотно.
Ему нравилось спорить с Софией Далби, это было заметно. Он не мог этого отрицать. Если бы они оказались наедине, она дала бы ему такую возможность.
— Мы должны вообразить себе, что мужчинам не нравится быть желанными? — сказала тетя Мэри отрывисто и не очень вежливо.
Луиза и Амелия снова обменялись взглядами поверх ее головы. Мэри была самой приятной наставницей, то есть легко управляемой, когда была в настроении.
— Давайте ничего не будем воображать, — сказала София. — В лучшем случае пустая трата времени.
— А в худшем? — спросил Блейксли.
— Упущенные возможности, — задумчиво ответила София, заманчиво улыбаясь ему.
Это было уже слишком. Луиза не собиралась простоять здесь весь вечер, наблюдая, как София Далби очаровывает каждого, кто заговорит с ней.
— Мужчинам нравится быть желанными? — спросила Луиза, пытаясь вернуть себе внимание Блейксли.
Он лишь коротко взглянул на нее, задержав взгляд на Софии Далби. Целые две секунды.
— Желанными — да, разумеется, — ответила София, — но не…
Голос ее умолк, и она вопросительно посмотрела на лорда Айвстона, явно пытаясь вовлечь его в разговор. Луиза осторожно взглянула на Амелию. У Амелии был недовольный вид.
— Но не преследуемыми, — с улыбкой произнес Айвстон, тряхнув головой так, что его ладно подстриженные волосы просто взметнулись навстречу Софии.
Это было ужасно, отвратительно и совсем невыносимо. София, похоже, не знала, как можно разговаривать с мужчиной, не пытаясь соблазнить его. Что еще хуже — ей всегда это удавалось.
Луиза была готова отдать если не руку, так жемчужное ожерелье, лишь бы иметь хотя бы половину ее успеха.
— Чушь! — сказала тетя Мэри. — Мужчины просто обожают преследования.
— В роли охотника, а не жертвы, — сказала Луиза. — Правда, лорд Генри?
— Откуда мне знать, леди Луиза?! — со сдерживаемым сарказмом прорычал он.
Его что-то злило, хотя Луиза не могла понять, что именно. Она была единственной, кто имел право на раздражение. И она была раздражена. Даже очень. Казалось, весь мир в это мгновение восстал против ее счастья. Собственно, все к тому шло еще с тех пор, как она покинула детскую. Но она не жаловалась. Она была достаточно стойкой.
