Франсуа Деко - Приданое для Анжелики
Впрочем, отмена феодальных порядков принесла еще одно полезное обстоятельство. Сделки, совершенные по старым правилам, внезапно стали недействительными. Таких сделок во Франции было заключено великое множество. Поэтому вино, зерно, мясо — все, что крестьяне были обязаны поставить по феодальным законам, — повисло в воздухе. Лишь немногие знали механизм присвоения этого ничейного имущества.
Аббат улыбнулся. Буржуа не любили внезапной смены правил игры и понимали, что всегда будут в коммунах в меньшинстве. Они нервничали, но особого выбора у них не было. Ты участвуешь в переделе или тебя заносят в списки подозрительных.
Эти списки ширились. 27 августа в Париже даже прошли массовые обыски в квартирах подозрительных граждан. Искали оружие и доказательства подготовки к мятежу. Поражения на фронтах немало способствовали напряжению. Первые люди страны, такие как новый министр внутренних дел Дантон, лишь подстегивали психоз.
— Всей народной массой наброситься на неприятеля!
— Изо всех сил обороняться от домашних врагов!
— Немедленно арестовать всех подозрительных!
И начались аресты — сначала в Париже, а затем и везде. Буквально через пару дней после того, как списки подозрительных и арестованных целиком совпали, по Парижу поползли слухи. Люди говорили о масштабном заговоре арестованных аристократов и подпевал, только и ждущих, когда пруссаки двинутся на Париж, чтобы восстать, выйти из тюрем и соединиться с внешним врагом.
Аббат глянул на календарь. Разумеется, дело было не столько в арестованных и ждущих суда аристократах, сколько в «ничейном» крестьянском зерне из сделок, повисших в воздухе после запрета феодальных пережитков.
«Да, второе сентября — правильное время».
Срок обильной жатвы уже наступил. Единственным жнецом, видимым народу, должен был стать Дантон.
Мария-Анна сама вскрыла конверт, пришедший на ее имя, и лишь поэтому успела прочесть весь список таких же, как она, акционеров французской Ост-Индской компании. Самой знакомой персоной в этом перечне была девятнадцатилетняя Терезия Кабаррюс, и говорить с ней мадам Лавуазье очень не хотелось!
— Твой отец будет недоволен, — сказал муж, увидев, что конверт открыт, и покачал головой.
— Я должна понимать, во что вы меня впутали, — отрезала Мария-Анна.
Антуан лишь развел руками.
— Как знаешь.
Тем же вечером Мария-Анна появилась в салоне новой парижской звезды — Манон Ролан. Терезия Кабаррюс, разумеется, была здесь, но стояла в сторонке, и Мария-Анна сразу направилась к ней.
— Мое почтение, мадам Лавуазье! — Терезия, привыкшая к тому, что ее недолюбливают, настороженно улыбнулась.
— Терезия, вы ведь тоже акционер Ост-Индской компании, — сразу взялась за дело Мария-Анна. — Я видела вас в списках.
Первая распутница Парижа посерьезнела.
— Видит бог, мне эти деньги не нужны.
— Меня это все тревожит, Терезия, — откровенно призналась Мария-Анна. — Вы-то что думаете делать?
— Бежать, — коротко ответила та. — Мой муж уже помещен в списки подозрительных. Не сегодня, так завтра жди ареста.
Сзади неслышно подошла хозяйка салона, фактически первая дама республики мадам Ролан.
— Секретничаем? — осведомилась она и широко улыбнулась.
— Какие секреты? — Терезия пожала красивыми плечами. — Все ясно как день. Париж становится опасен.
Мадам Ролан нахмурилась. Она обязана была поддерживать в гражданах оптимизм и веру в идеалы.
— Ну, не все так плохо. Пока я — первая дама республики…
— Бросьте! — оборвала ее Терезия. — У республики одна первая дама — гильотина.
Возле них уже начали собираться дамы из свиты мадам Ролан. Всего разговора никто не слышал, но то, что Терезия Кабаррюс ни во что не ставит полномочия мадам, все понимали.
— Здесь обсуждают что-то необычное?
— У Терезии новый поклонник? Опять кто-то из членов конвента?
— Члены конвента? И что для Терезии в этом необычного?
Мария-Анна вспыхнула. Она никогда не любила Терезию, но сейчас ей хамили ни за что. Впрочем, та умела за себя постоять.
— Я сказала только то, что ясно даже вашим гувернанткам: Париж становится опасен.
Повисла тишина. Слишком уж рядом с ними ходила эта опасность. Но мадам Ролан не могла позволить завершить разговор на такой ноте.
— У Терезии жар, — не без раздражения проронила она. — Слишком горячий передок.
Терезия вспыхнула.
— Слава богу, что я слаба на передок, а не на голову. Сидите тут как куры на насесте и ждете, когда этот бешеный хорек Робеспьер всех вас перережет!
Мария-Анна вздрогнула. Такого буквального совпадения мыслей Терезии со своими она не ждала. Дамы опешили.
— Мсье Робеспьер — человек чести, — наконец-то выдавила новенькая, совсем юная девица. — Он мужчина.
Терезия криво улыбнулась, отыскала глазами ту особу, которая это сказала, и заявила:
— Поверьте моему опыту, мадемуазель, это не так.
Поднялся гам. Мадам Ролан принялась говорить, что даже самые ярые аристократы находятся под защитой революционного закона, что гражданин Дантон ей лично обещал… но Марию-Анну это уже не касалась.
Женщина спешно покинула салон и уже через час разговаривала с Пьером Самюэлем, отцом ее единственного сына.
— В Париже становится опасно, — начала она с главного.
— Я вижу. — Пьер Самюэль помрачнел.
— Я хочу, чтобы ты отправил Элевтера в Америку.
Пьер Самюэль отвел глаза и сказал:
— Он еще молод.
— Другой твой сын ненамного старше, — парировала Мария-Анна. — Но его ты отправил.
Пьер Самюэль глотнул и заявил:
— Ему помогает родня матери. — И тут его прорвало: — Мария-Анна, у меня нет денег! Совсем нет!
Что ж, это было похоже на правду. В свое время Пьер Самюэль был многообещающим молодым мужчиной. Он секретарствовал у самого барона Тюрго, знаменитого экономиста, министра короля Людовика, был назначен генеральным инспектором по торговле, принимал участие в массе переговоров и даже дружил с Томасом Джефферсоном. Но грянули новые времена, и вдруг оказалось, что он никто.
— А у тебя ничего нет? — заискивающе поинтересовался бывший любовник.
Мария-Анна покачала головой. Формально она была одной из самых состоятельных женщин Франции, но фактически всем заправлял отец. Ей доверяли только подписывать купчие, и Пьер Самюэль это знал.
— Тогда, может, попросишь у отца? Неужели не даст? Для внука…
Мария-Анна решительно поднялась. Это был пустой разговор. Отец все чаще напоминал ей картежника — из тех, которые уже не могут избавиться от этой пагубной страсти. Оставался лишь один человек, который мог хоть как-то помочь ее сыну отплыть из этой страны не в качестве матроса, — Антуан Лоран Лавуазье, муж Марии-Анны.
