Томас Шерри - Ночные откровения
На мгновение Вира охватило безумное желание, чтобы она оказалась рядом, гладила его по щеке, повторяла, что это всего лишь сон. Она уговорит его лечь, подоткнет одеяло и улыбнется…
— О, нет, черт возьми, конечно, не в порядке! — через силу воскликнул маркиз. — Терпеть не могу этот сон! Знаете, один из тех, когда вы ищете туалет и на верхнем этаже, и на нижнем, а его нет нигде в доме, и нет даже ночного горшка или хотя бы обычного ведра. И в каждой комнате толпы людей, и в саду, и на лужайке, и… О, Господи, надеюсь, я не…
Она сдавленно фыркнула.
— Благодарение Богу, — продолжал Вир. — Ваша постель не пострадала. Вы уж извините, но мне надо…
Дверь решительно закрылась.
* * *
Утром все отправились в Вудли-мэнор посмотреть на омерзительную кучу мертвых крыс. Крысолов с уставшими собаками, торжествующим хорьком и непостижимым акцентом гордо крутил свои великолепные черные усы перед камерой лорда Фредерика для снимка на память о славной охоте.
— Слуги уже взялись за дело, — сообщила леди Кингсли Элиссанде. — Работы много, но меня уверили, что до завтра дом приведут в порядок. Обещаю, мы уедем при первой же возможности.
Элиссанда словно увидела огненную надпись на стене[22]. Больше времени не осталось — что-то должно неминуемо произойти.
Она должна сделать так, чтобы что-то произошло.
Господь помогает тем, кто сам себе помогает.
Глава 7
В память о родителях Элиссанде осталось совсем немного: серебряные гребни матери, флакон духов, составленных специально для Шарлотты Эджертон парфюмерным домом «Герлен»[23], бритвенный прибор отца, связка писем под лиловой тесемкой и небольшой набросок маслом обнаженной женщины.
Элиссанда была уверена, что лорд Фредерик оценит рисунок. Девушка скрывала его по довольно существенной причине: опасалась, что натурщицей могла быть ее мать. Не могла же она позволить посторонним джентльменам рассматривать свою родительницу в голом виде!
Но теперь не до соблюдения приличий.
— Боже мой, это же Делакруа[24]! — воскликнул лорд Фредерик.
Прозвучавшее имя было Элиссанде неизвестно: имевшиеся когда-то в библиотеке книги по живописи большей частью посвящались искусству античности и Ренессансу. Но, судя по восторженному и почтительному выражению лица собеседника, упомянутый Делакруа был не абы кто.
— Вы действительно думаете, что это Делакруа?
— Уверен на все сто, — присмотрелся он к эскизу поближе. — Мазок, стиль, цветовая гамма — наверняка, это маэстро.
Воодушевление знатока передалось и девушке. Должно быть, ей ниспослан знак свыше. А как иначе среди детских сокровищ, имевших не более чем сентиментальную ценность, могло оказаться что-то столь полезное для сегодняшнего дня?
— Великолепно, — восторженно приговаривал художник.
Элиссанда не сводила с него глаз, пребывая в равном восхищении от свалившегося на нее подарка судьбы.
— Как у вас оказалась эта картина? — поинтересовался лорд Фредерик.
— Точно не знаю. Наверное, отец приобрел, когда жил в Париже в начале семидесятых.
— Вряд ли, — хмыкнул лорд Вир.
Леди Кингсли требовалось написать несколько писем. Леди Эйвери с девушками поехали в Элсмир. Большинство джентльменов отправились поохотиться на гнездившихся в Вудли-Мэнор рябчиков. Лорд Фредерик отказался к ним присоединиться, сославшись на нежелание губить бедн птичек. Лорд Вир, вначале изъявивший желание поучаствовать в охоте, к возрастающей досаде Элиссанды передумал, решив составить компанию брату.
В результате маркиз засел в другом конце утренней гостиной, предположительно раскладывая солитер[25]. Элиссанда по мере сил старалась игнорировать его присутствие, но теперь пришлось повернуть к болтуну голову. Он даже не поднял взгляда от разбросанных карт — на пасьянс совсем не похоже. Карты были выложены в один длинный ряд рубашками кверху, и маркиз переворачивал их в произвольном порядке.
— Прошу прощения, сэр? Вы сомневаетесь, что мой отец жил в Париже?
— О, я уверен, что он там обретался, но вряд ли Делакруа достался ему честным путем, — небрежно бросил Вир. — Леди Эйвери мне вчера все уши прожужжала этой историей. По ее словам, ваш дед был большим ценителем живописи, а ваш отец украл у него несколько картин перед побегом с вашей матушкой.
Элиссанда на мгновение потеряла самообладание. Дядя много раз нелицеприятно отзывался об ее родителях, но, по крайней мере, он никогда не обвинял отца в воровстве.
— Прошу вас не порочить мертвых, милорд, — горло сдавило от ярости.
— Говорить правду не означает кого-то порочить. Кстати, захватывающая история с вашей матушкой, находившейся на содержании и все такое. Вам известно, что она была любовницей вашего двоюродного деда до того, как окрутила вашего отца?
Разумеется, она это знала. Дядя позаботился, чтобы Элиссанда в полной мере понимала всю неприглядность своего происхождения.
Но со стороны лорда Вира было ужасной грубостью говорить об этом вслух, не задумываясь о последствиях.
— Пенни, это уже слишком, — лорд Фредерик с покрасневшими ушами впервые высказал брату неодобрение.
Маркиз пожал плечами и, собрав колоду, принялся тасовать.
Воцарилась неловкая пауза. Гнетущую тишину нарушил Фредерик — милый, милый лорд Фредерик.
— Приношу свои извинения, — мягко обратился он к Элиссанде. — Временами мой брат все путает. Уверен, он заблуждается в отношении вашей семьи.
— Спасибо, — выдавила девушка.
— О нет, это я должен благодарить вас за возможность неожиданно насладиться искусством Делакруа, — он протянул рисунок обратно. — Какое удовольствие созерцать совершенное творение гения.
— Я нашла это вчера вечером среди вещей отца. У нас осталось несколько его сундуков — возможно, еще что-то откопаю.
— Очень хотелось бы посмотреть, что вы еще обнаружите, мисс Эджертон.
— На ней же совсем нет одежды, — внезапно в непосредственной близости от Элиссанды хмыкнул лорд Вир, переместившийся абсолютно бесшумно.
— Это обнаженная натура, Пенни, — объяснил ему брат.
— Ну да, я и сам вижу: на ней почти ничего нет, — маркиз наклонился поближе. — Только белые чулочки.
Мужчина почти провел рукой по ее волосам. Девушка ожидала, что от недоумка будет разить томатным соусом: как раз за обедом произошел небольшой инцидент со сладким мясом. Но от лорда Вира веяло только свежестью и чистотой.
— Это воспевание женского тела. Никакая не пошлость, — не удержался лорд Фредерик. — Искусство возвышает.
