Мэри Спенсер - Сквозь все преграды
Сказав это, Мэтью приготовился растолковать своей гостье, что глупо красться в чужую спальню ночью, тем более к мужчине, который провел вот уже несколько бессонных часов, то проклиная любовь на все лады, то вспоминая пикантные подробности прошлой ночи, проведенной с женщиной, ставшей для него наваждением.
Натянув рубаху, Мэтью открыл рот, чтобы начать свою лекцию, но неожиданно его взгляд упал на ноги Мариетты, и он увидел, что ночная рубашка была ей немного коротковата и из-под нее виднелись щиколотки. Он встречал немало красивых, хорошо сложенных женщин, которые разгуливали перед ним в чем мать родила, И Мэтью это зрелище всегда нравилось. Но стройные щиколотки и длинные узкие ступни Мариетты вдруг вызвали у него такое желание, что в ушах зазвенело. Все заготовленные слова выскочили из головы, он машинально двинулся к ней, словно глупая беспомощная мошка, которая летит на пламя.
— Мне нравится, как ты одета, Этти, — пробормотал он.
Его тон удивил Мариетту: кажется, он хотел сказать, что она выглядела бы гораздо привлекательнее, если бы была без ночной рубашки.
— С-спасибо. Это дала мне миссис Дроган.
Она почувствовала, что Мэтью стоит у нее за спиной. Ноги сами двинулись вперед, но маршал остановил ее, нежно обняв за плечи.
— Как хорошо! — прошептал он, щекоча своим теплым дыханием ее шею. — Зачем ты пришла ко мне, Этти?
— О… я… — смущенно начала она, но Мэтью перебил:
— Этти, милая, ты дрожишь как осиновый листочек. Замерзла? — Мэтью крепко прижал ее к себе. — Мне хочется согреть тебя, — прошептал он на ухо Мариетте, и его мягкие влажные губы прижались к ее шее. — Ты сводишь меня с ума.
Он ухватил ее за подбородок, лаская пальцами щеки, и повернул ее голову так, чтобы было удобнее целовать шею.
— Мэтью, пожалуйста!.. — Мариетта закрыла глаза. Между тем Мэтью пытался взять из ее рук книги.
— М-м, мне нравится, как ты произносишь мое имя. Ты назвала меня Мэтью и вчера ночью, помнишь?
— Нет, — ответила она слабым голосом.
— Ты сводишь меня с ума, — повторил он, пытаясь стянуть с ее плеч тонкую хлопчатобумажную рубашку. — Дом говорит, что от этого нет лекарства.
Он поцеловал ее в плечо. Смысл его слов дошел до Мариетты не сразу, словно луч прожектора, с трудом пробивающийся сквозь густой туман, чтобы указать путь заблудившемуся судну.
— Что? — тихо спросила она.
— Хм? — промычал Мэтью, не отрывая губ от ее затылка.
Мариетта тряхнула головой, положив конец его исследованиям.
— Что ты сейчас сказал?
— А? — Мэтью был так возбужден, что не мог вспомнить собственное имя, не то что свои последние слова.
— Доктор Дроган сказал, что от этого нет лекарства?
— От чего? — спросил он, не понимая, и снова схватил ее за плечи, но Мариетта, поморщившись от этой железной хватки, повернулась к нему лицом.
— О чем ты сейчас говорил?
На ее лице было написано осуждение, и Мэтью почувствовал страх, в груди снова начала пульсировать знакомая боль. Неужели он что-то не то сказал, вроде: «Этти, я болен тобой, и Дом утверждает, что лекарства тут не помогут»?
Мэтью был в отчаянии и мысленно искал путь к бегству. В голову не приходило ни одной спасительной мысли, и тогда он прибег к обычной тактике, которой пользуются мужчины, имеющие дело с чересчур гордыми женщинами: притворился, будто у него есть полное право сердиться.
— Не важно, что я сказал, это было не всерьез. И вообще я не могу отвечать за свои слова, когда женщина является ко мне среди ночи в таком виде!
— О! — Мариетта отшатнулась от него с оскорбленным видом. — Значит, вы не отвечаете за свои слова?
«Господи помилуй, — подумал Мэтью, охваченный паникой. — Что же такое я сказал? Что люблю ее? Или хочу?» Он примиряюще улыбнулся.
— Ну… может, и отвечаю, — таинственно сказал он.
— Может?!
— Черт возьми, Этта, говори тише, а то останешься со мной на всю жизнь. И вообще, зачем ты пришла? Чтобы вытащить меня из постели и поссориться? Господи, какая же ты упрямая!
— Упрямая! — ошеломленно повторила Мариетта, потом крепко сжала губы и сунула ему в руки книги. — Вот! В последний раз я помогаю вам, сэр! Я хотела сообщить, что разгадала наконец тайну дневника, в котором детально описана вся нелегальная деятельность Эллиота Чемберса. И что я получила в награду? Вы унизили меня, сэр, оскорбили и… и лапали! Да! — Она зашлепала босыми ногами к двери. — Я жалею, что пришла! Жалею, что надеялась на вашу благодарность! Думала, что вы джентльмен! — Мариетта устремила на Мэтью испепеляющий взгляд. — Но вы не джентльмен. Не понимаю, зачем вы смеялись надо мной, целовали в шею и говорили слова, за которые не отвечаете…
— Этти!
— Я требую, чтобы вы это прекратили!
— Этти, — повторил он, шагнув к ней. — Я не смеялся над тобой! — Он загородил дверь. — Как ты могла такое подумать?
Мэтью был искренне поражен. Конечно, Этти почувствовала, как сильно его желание, потому что он никогда не переживал ничего подобного. И если уж он, огрубевший старик, испытывает такое желание, то что говорить о молодой красивой женщине?
— Я не смеялся над тобой, — повторил он, а про себя подумал: «Любовь — это ужасная вещь, просто ужасная».
От нее мозги превращаются в кашу, человек ведет себя как идиот и забывает то, что сказал минуту назад. И, глядя в глаза Мариетты, полные слез, Мэтью всем сердцем пожалел о том, что не принял назначение в Барстоу.
Но последние слова Мариетты пробудили в нем инстинкт полицейского. Он распрямил плечи и отрывисто скомандовал:
— Хватит заниматься чепухой, Этти Колл! За эту ночь мы и так натворили немало глупостей. Значит, в одной из твоих книг есть информация на Эллиота Чемберса?
Его уверенный, властный голос сразу успокоил Мариетту. Именно так всегда с ней разговаривали и отец, и муж. Она привыкла, что ею командуют, привыкла подчиняться. Мэтью Кейган же иногда вел себя как пылкий любовник, и это только смущало Мариетту.
— Да, — тихо ответила Мариетта, смахнув слезы. — В дневнике мужа. Не знаю, как ему удалось выяснить так много деталей, но все они тщательно описаны. Это нечто вроде кода. Смотрите! — Она взяла из рук Мэтью книжку в красной кожаной обложке и стала бережно листать страницы. — Вот этот абзац.
Читать в темноте было трудно, однако Мэтью, прищурившись, разобрал несколько слов, написанных твердым округлым почерком.
— Похоже на план урока.
— Да. По-моему, Дэвид сделал это специально. Но каждый, кто хорошо его знал, сразу насторожился бы. Ведь Дэвид был профессором университета, а такие записи могли бы пригодиться только учителю начальной школы. И то вряд ли, потому что они совершенно бессмысленны, хотя постороннему глазу это невидно. Я уверена, Дэвид это сделал для того, чтобы люди Эллиота Чемберса ничего не поняли.
