Барбара Картленд - Театр любви
Крекеры и шампанское были в изобилии.
Пили за здоровье герцога.
А он произнес короткую речь, отдавая дань уважения и восхищения своей бабушке.
Почтил он также и других своих старших родственников, в честь которых все подняли бокалы.
Гости еще долго сидели, потягивая портвейн или бренди, обмениваясь шутками и веселыми историями.
Согласно традиции вечером герцог принимал поздравления своих арендаторов и служащих в просторном Служебном зале.
Их принимали также его бабушка, племянницы и племянники; они раздавали всем приходящим рождественские подарки.
Этот обычай был установлен еще прадедом герцога и с тех пор стал семейной традицией.
Затем местные певцы из деревни исполнили рождественские гимны.
Их пение, на взгляд герцога, значительно уступало исполнению гимнов детьми из Малого Бедлингтона.
Наконец все почувствовали себя уставшими от этих ритуалов.
И потому других рождественских увеселений в первую ночь не было.
Герцог лишь провел репетицию с мужским хором, созданным мистером Эшли.
Необходимо было подготовить для певцов костюмы, в которых они выступят на заключительном вечере в субботу.
В Малом Бедлингтоне подобрали кое-какие костюмы, но герцог просмотрел еще все свои чердаки, где хранились старинные вещи.
Вместе с мистером Уотсоном они обращались к швеям, дополняя гардероб, необходимый для постановки.
Рано утром, в День Подарков, герцог прибыл в дом викария со своими рождественскими сюрпризами.
Для Лавелы он выбрал нечто особенное.
Он не сомневался, подарок ей понравится.
Это была табакерка, которую он увидел однажды в магазине на Бонд-стрит .
Он тогда еще подумал, кому бы мог подарить ее.
Фиона равнодушно относилась ко всему, что не являлось ювелирным изделием, которым можно было бы украсить себя.
В центре табакерки помещалось изображение маленьких купидонов, державших венки из роз.
Вокруг этого дивного, изысканного изображения на эмали на поверхности шкатулки сверкали маленькие бриллианты, перемежающиеся жемчужинами.
Освободив табакерку от обертки, Лавела смотрела на нее, не веря своим глазам.
Пораженная, она спросила:
— Это… мне?
— Когда вы восхищались моим собранием табакерок, я решил положить начало вашей собственной «пещере Аладдина», — ответил герцог.
Какое-то время она не могла найти слов.
Затем тихим голосом, в котором слышались восхищение и радость, произнесла:
— Как мне выразить вам благодарность? Это самая прекрасная вещь, которую я видела, не говоря уж о том, чтобы владеть ею.
— Я надеялся, что она понравится вам. Это в благодарность вам за то, что вы так прекрасно спели мое сочинение!
А в благодарность за столь изысканные угощения, которыми его потчевали у викария, он привез ему pate , приготовленный его собственным шеф-поваром.
Он привез также кувшинчик икры и ящик шампанского.
— Я не пробовал икры с тех пор, как был в России! — воскликнул викарий.
— Вы были в России? — удивленно спросил герцог.
— Это случилось много лет назад, — ответил викарий. — Я возвращался обратно через скандинавские страны.
Говоря это, он мельком обменялся взглядом с супругой, что не укрылось от герцога.
Здесь, очевидно, таилась часть загадки, которую он надеялся разгадать.
Он больше не расспрашивал викария со времени их первого разговора.
Но любопытство, пробужденное в нем тогда, не проходило.
Ему хотелось понять, почему столь интеллигентная и очаровательная женщина, как миссис Эшли, удовлетворялась жизнью в Малом Бедлингтоне, так же как и ее муж, явно достойный более интересной жизни.
Они, несомненно, были очень счастливы.
Он, по сути дела, никогда еще не видел двух людей, испытывавших блаженство просто потому, что они находятся вместе.
Ему хотелось ввести Лавелу в иное общество, разительно отличавшееся от общества сельских жителей и детей, которых она учила петь.
Все были в восторге от его подарков.
Миссис Эшли восхищалась весьма элегантным солнечным зонтиком, который он вручил ей.
Подумав, герцог сказал:
— Теперь, когда ваши рождественские празднества закончились, мне бы хотелось пригласить вас всех в Мур-парк сегодня вечером — погостить до воскресенья.
Викарий взглянул на него с удивлением.
— У меня много молодых родственников, — продолжал герцог, — с которыми я хотел бы познакомить Лавелу. А кроме того, мы могли бы порепетировать в самом театре. Все-таки репетировать в гостиной не то же самое, что на сцене.
— Вы совершенно правы, — согласился викарий, — я понимаю вас, ваша светлость. И в то же время…
— О, пожалуйста, папа, — прервала его Лавела, — давайте поедем! Я и сама хотела бы порепетировать на сцене до выступления. Без этого мы можем все испортить.
— Это верно, — молвил викарий.
Он взглянул вопросительно на жену, и та сказала:
— Это хорошая идея, Эндрю; я думаю, вам с Лавелой следует поехать. Я же останусь здесь и приеду в Мур-парк в субботу вечером.
— Ты действительно хочешь этого? — тихо спросил викарий.
Жена кивнула.
— Ну что ж, хорошо, я поеду с Лавелой, но мне необходимо будет вернуться в пятницу, чтобы провести службу.
— Мои лошади, викарий, в вашем распоряжении, — поспешил заверить его герцог, — и я, разумеется, пошлю экипаж за миссис Эшли в субботу.
Все было решено.
Когда Мария Кальцайо — никто так и не привык называть ее другим именем — сказала, что приедет вместе с миссис Эшли, герцог согласился с этим.
Он понимал, они смогут репетировать и без нее.
Ее богатый сценический опыт позволял ей чувствовать себя как дома на любой сцене без предварительных репетиций.
Поэтому он заторопился в Мур-парк, чтобы успеть поучаствовать в охоте, проводившейся в День Подарков, что являлось еще одной давней семейной традицией.
Его друзья поразились, что он пропустил первых два загона вслед за сворой гончих, преследующих лису; однако в третьем загоне он участвовал.
После ленча устроили еще два загона, в которых герцог проявил себя превосходным стрелком.
Джослин, казалось, намеревался вовсе не покидать Мур-парк и пожелал участвовать в охоте.
Герцог сознавал, он сам косвенно виноват в том, что Джослин все еще оставался здесь.
Кузен пытался поговорить с ним наедине, но герцог в последний момент все время ухитрялся избегать разговора.
У него было ощущение, будто Джослин и Фиона замышляют что-то против него, однако он не мог представить, до чего они могут додуматься.
Он заметил, как они несколько раз заговорщицки перешептывались.
Герцог тем не менее не подавал виду, что заметил это.
