София Каспари - Лагуна фламинго
Педро, не вмешивавшийся в разговор, заметил, как дон Лоренцо задумчиво посмотрел вдаль.
— Так и ищешь, на чем бы сэкономить, — сказал хозяин дома. — Не так ли, сеньор Мерквитц?
Тот промолчал.
— Знаете, — Педро вдруг понял, что больше не может молчать, — говорят, некоторые решают финансовые проблемы, задействуя труд рабов.
— В нашей стране рабовладение запрещено, — напомнил Мерквитц.
— Кого это волнует? — заявил Педро, и Виктория заметила огонек в его глазах, встревоживший ее. — Каждый год в Чако против индейцев высылают так называемые «карательные отряды». Они захватывают пленных: мужчин, женщин, детей, а потом передают их заинтересованным людям в Тукумане и Корриентесе «для того, чтобы их сделали цивилизованными». Там индейцев рассматривают как собственность и заставляют работать за еду и одежду.
— Видите ли, сеньор Кабезас, — произнес дон Лоренцо, — в этих случаях, как вы сами сказали, речь идет о карательных мерах.
— Неужели? Мне казалось, что дело обстоит иначе. Например, какой-то коррумпированный comisario de policia, комиссар полиции, приказывает своим людям угнать сотню волов, а потом продает скот на другом берегу Параны. Необходимо провести расследование инцидента, но комиссару нужно просто замять дело, сказав, что скот угнали индейцы. Потом карательные отряды сжигают пару индейских деревень, убивают часть населения, а остальных отправляют «в цивилизацию».
— Что наводит вас на такие странные мысли, сеньор Кабезас? — Мерквитц покачал головой.
В комнате воцарилась гнетущая атмосфера. Виктория едва сдержалась, чтобы не попросить Педро заткнуться.
— Что ж, — вмешался дон Лоренцо. — Раз уж мы говорим о столь неприятных вещах, а я надеялся, что это не всплывет в сегодняшнем разговоре, то вынужден сказать, что некоторые землевладельцы, в том числе и я, считаем, что вы слишком много платите своим работникам, донна Виктория.
— Вот как? — Виктория приподняла бровь.
— Именно так. Это вредит нашему делу. Некоторым землевладельцам становится трудно найти себе работников для уборки урожая.
— Как интересно. — Виктория не смогла сдержать надменную улыбку. — Разве не было бы проще, если бы вы и другие землевладельцы просто платили работникам больше, дон Лоренцо?
— Проклятье, — проворчала Виктория, когда они с Педро шли домой. — Я так надеялась, что хотя бы сегодня мы сможем избежать конфликта. Как думаешь, теперь дон Лоренцо — наш враг?
— Мне жаль, что так получилось. — Педро сжал в руке поводья.
Белая лошадь Виктории, Дульсинея, заржала, и ее хозяйка подумала о том, что вскоре ей придется завести себе новую кобылу. Дульсинея была уже немолода.
Женщина вздохнула.
— Дон Лоренцо и правда мог бы платить своим работникам больше.
Педро искоса посмотрел на Викторию.
— Я слышал, из-за последних инвестиций в производство он влез в долги.
— А…
От этого легче не становилось.
Увязнув в долгах, дон Лоренцо наверняка чувствовал себя как раненый зверь, в любой момент готовый напасть.
Глава 8
Филипп обожал ежегодные карательные экспедиции против индейцев Чако. Он с предвкушением ждал начала похода, испытывая нетерпение, как в детстве, когда не мог дождаться Рождества. Во-первых, этих дикарей-безбожников нужно было наказать: в этом году они ограбили одного из переселенцев, приехавшего в Аргентину из Швейцарии, увели у него почти тридцать лошадей. Во-вторых, во время боя Филипп чувствовал себя по-настоящему живым. Когда ему удавалось ранить одного из этих псов, он не мог сдержать радостный крик. Убийство приносило Филиппу истинное наслаждение, и с каждым годом ему становилось все сложнее бездействовать месяцами. Он знал, что его отец чувствует то же самое. Иногда они вместе отправлялись на охоту, чтобы утолить жажду крови, но убивать животных было не так приятно, как людей. Однако Филипп не мог позволить себе забить насмерть еще кого-то после того случая с Клаудиусом Либкиндом — иначе он мог бы навлечь на себя подозрения. Нельзя же рассчитывать на то, что ему опять повезет, как с этим дурачком Франком Блумом.
Ну, по крайней мере, оставались карательные экспедиции, хотя там жертвы и не были настоящими людьми, а так, дикарями, проклятыми грязными воришками, поджигателями. И эти твари жили на земле, которую и обрабатывать-то не умели.
В этом году экспедицию возглавляли трое индейцев из Романга. «Жалкие мрази», — вот уже в который раз подумал Филипп. Будь его воля, он прикончил бы эту троицу сразу же после завершения экспедиции. Наказание за предательство — повешение, значит, нужно вздернуть их на суку, и дело с концом, верно?
Парень опустил ладонь на луку седла, другой рукой придерживая поводья. Всадники ехали один за другим, трое проводников скакали рядом. Перед Филиппом скакало человек десять. И вдруг он почему-то подумал о Мине. Парень уже решил, что, когда вернется, так просто ее не отпустит. Мина превратилась в хорошенькую девушку. Она уже не была такой худосочной, как раньше. Филипп не хотел приставать к ней в доме, а на улице девчонке постоянно удавалось улизнуть. К тому же всю неделю она работала у Дальбергов, а когда Филиппу предоставлялась возможность побыть вместе с ней, постоянно кто-то оказывался рядом. Парень раздраженно прищелкнул языком. Может, стоит отказаться от своих дурацких предубеждений и все же наведаться к Мине ночью?
Он с наслаждением представил себе, как прокрадывается к девушке в комнату, как зажимает ей ладонью рот, как она смотрит на него и ее глаза расширяются от страха. От этой мысли Филиппу стало так сладко, что он испытал возбуждение. Парень вновь прищелкнул языком, подгоняя коня: всадники двинулись быстрее.
Им понадобилось девять дней, чтобы добраться до лагеря индейцев. Погода стояла ясная, и индейцы заметили приближение белых еще издалека. Пока эти твари готовились к бою — или к бегству, — отряд перешел в галоп. Филипп удерживал лошадь только ногами, выхватив оружие. Каждая мышца его тела напряглась от восторга. В воздухе повис едкий запах пороха, послышались выстрелы. Похоже, в этот раз отряд не поскупился на амуницию.
Индейцы разбегались во все стороны. Большинство мчалось к зарослям камыша на берегу лагуны. При первом же столкновении некоторые индейцы погибли. Теперь краснокожие пытались воспользоваться моментом и напасть.
В тот же миг Филипп увидел, как его отец уклонился от метательного оружия индейцев, которое называли boleadoras. Это были обернутые кожей круглые камни, привязанные к ремням. Ремни обвивали ноги жертвы, лишая ее боеспособности. Филипп прицелился в индейца, напавшего на Ксавьера. По телу юноши прошла волна наслаждения, когда индеец повалился на землю. Филипп развернул коня и понесся на очередного противника. «Убей! — кричал голос в его голове. — Убей, убей, убей!»
