Кристина Додд - Рыцарь надежды
Она ненавидела себя за это и ощущала это с такой силой, что внезапно почуствовала головокружение. Оказывается, болезнь сильнее ее и по-прежнему прочно сидит в ее крови. Она-то размечталась о полном излечении. А это, похоже, навсегда! И ей уже не справиться с собой?! Она чувствовала себя более униженной, чем когда ее вышвыривали из собственного замка.
— Надеюсь, то, что ты бормочешь там про себя, подтверждает, что моя идея хороша. — Голос Хью прозвучал так, как будто он безоговорочно верил в это.
Сортируя клевер, она сложила его в кучку и принялась обирать пушистые малиновые цветки.
— Когда я жила у леди Элисон, она и сэр Дэвид относились ко мне с величайшей добротой. Я могу испытывать только глубокое уважение к их мнению, но боюсь, что я не в состоянии обратиться к ним. Это совершенно неприемлемо для меня.
— Такая безмерная гордость обыкновенно не свойственна женщинам.
Ее руки непроизвольно сжались в кулаки, и ее тут же обдало резким, свежим запахом весеннего клевера. Разжав руки, она стерла липкую зелень с ладоней. Негромко и как-то безнадежно она произнесла:
— Моя гордость — это все, что у меня осталось, и она поддерживала меня до сих пор на протяжении довольно долгого времени. Зачем же мне отказываться от нее?
— Ты слишком независима, — безапелляционно заявил Хью.
— А чья в этом вина? — Ее движения вдруг стали резкими, она одним взмахом набросила тонкую ткань на стол и вывалила на нее цветки.
— Возможно, моя.
Она почти не расслышала его слова, а если и расслышала, то не поняла, что он имел в виду, не пожелав и вдумываться.
Он продолжил начатую мысль:
— Когда закончится эта война, несколько владений отойдут ко мне вместе с моим титулом. Тогда я смогу заняться воспитанием твоих сыновей.
В такое глухое непонимание, в существование столь непробиваемой стены она не могла даже поверить. Для нее это было невыносимо. Он так и не расслышал ни единого ее слова! Он так и не удосужился хоть что-то понять в ней! Разве можно так легко отмести в сторону ее планы и намерения? Впрочем, он их не отметает, он их просто не соизволил заметить — Хью де Флоризон, хозяин этой жизни! Его предложение только лишний раз подтверждает правильность ее мыслей, что мужчины начинают войны вовсе не из чувства справедливости или еще каких высоких целей, а просто из безотчетной любви к сражениям и заодно борются против благотворного влияния жены и дома. При мысли о двух мальчиках — о мальчиках, которых он никогда не видел, — Хью немедленно решает спасти их. Он отнимет детей у нее и вернет на единственный по его мнению правильный путь — путь войны! Ей все же удалось начать говорить с ним сравнительно вежливым тоном, но в ее словах сквозило глубоко безнадежное раздражение, хотя и не выраженное явно. Так что вряд ли он сумел это расслышать.
— Моим сыновьям уже пришлось испытать слишком многое в их жизни. Я — их мать. И они останутся со мной. Я стану учить их так, как я представляю это наилучшим.
Собрав ткань за углы, она подняла ее вместе с рассыпанным клевером. Он попытался было что-то сказать, но она, вынося цветы на улицу, прошла мимо, делая вид, что не слышит. В закрытом от ветра месте она опустилась на колени и разложила их для сушки. Зимой она сделает настойку от приступов кашля, у нее будет хорошее лекарство.
Зимой здесь уже не будет Хью и всех неприятностей, что он принес с собою. Впервые в жизни она затосковала по зиме. Стоя на коленях среди трав, она выдернула несколько сорняков, опасных для аптечного окопника. Прошлая зима была ее первой зимой в монастыре. Она тянулась очень долго, казалась монотонной и очень холодной. Она так ждала весны, как никогда прежде. Но нынешняя весна, принесшая облегчение путешественникам и вернувшая вновь богатую красоту пейзажам, своими мягкими дуновениями принесла с собою и войну. Сражения происходили почти рядом. Раненые опустошали ее запасы. Несколько самых грубых солдат грозились разграбить деревню, и действительно из церкви исчезла золотая чаша.
Обокрасть Бога мог только доведенный до глубокого отчаяния человек, и этот случай породил вполне понятную тревогу среди монахинь. В ее понимании такой человек потерял частицу дуновения Господня, вложенную в каждого смертного. Эдлин думала, что он способен напугать и монахов, так же не привыкших к войне, как и большинство мирных жителей. Война была родным домом лишь для благородных рыцарей. Леди Корлисс предложила Эдлин сократить число своих прогулок в лес до тех пор, пока все в округе снова не успокоится. Эдлин объяснила, что сезон цветения клевера короток, а листья мать-и-мачехи надо собирать только сейчас, иначе они потеряют свою целебную силу. Всякой траве — свой срок, учили знахарки.
Леди Корлисс, конечно, не понимала, что Эдлин были просто необходимы эти вылазки в лес. Там никто не наблюдал за ней, никто не высмеивал ее за то, кем она была и кем стала. Там она могла свободно разуться, подоткнуть юбку и с чистой совестью, ни о чем не беспокоясь, искать лекарственные травы, все это время с наслаждением вдыхая воздух свободы.
Однажды она все же испытала неприятное чувство, что за ней кто-то подсматривает. От страха она замерла на мгновение, когда услышала треск ветки, ломающейся под тяжелой поступью. Опомнившись, она побежала и тут же налетела на Уортона, всего в крови от только что содранной шкуры кролика. Эдлин была сильно напугана, пока наконец не узнала его. А узнав, изрядно смутилась, чем доставила ему большую радость.
Однако он решительно отрицал, что специально выслеживал ее. Скорее всего так и было, но в душе у нее поселился страх, что она могла оказаться чьей-то добычей. После этого она всегда брала с собой на прогулки крепкую дубовую палку.
Она встала. И зачем ей только беспокоиться о воображаемом привидении? Как глупо! У нее и так есть два важных повода для беспокойства.
Она направилась обратно, когда крупная капля воды ударила ее по щеке. Подняв глаза, она вздохнула с отвращением и облегчением одновременно. С отвращением потому, что ей придется вернуться за клевером. А с облегчением потому, что дождь поможет лучше приняться лекарственным растениям, недавно посаженным в саду. Это было ее дело, и она радовалась всему, что помогало ей.
Она вновь собрала цветы и, взяв их с собой, пошла к дому. До тех пор, пока Хью де Флоризон живет у нее в хранилище трав, ей не будет ни минуты покоя, вот о чем думала Эдлин, медленно возвращаясь под редким дождем.
Он, видимо, с трудом дождался, пока она переступит порог, и тут же сказал:
— Я подумал, и у меня есть для тебя действительно хорошее предложение. Я ждал тебя, чтобы поговорить с тобой серьезно.
— О чем ты? — Она испугалась, что догадывается, и бросила узел с цветами на стол, чтобы не поддаться соблазну запустить им в него.
