Джоанна Линдсей - Нежный плут
– Не имеет значения. Ты научишься всему, что нужно. Сейчас ты работающий член команды. И не бойся задавать вопросы, парень.
– Тогда, поскольку у вас сейчас есть время, капитан, не были бы вы столь любезны, не могли бы вы объяснить мне мои обязанности, другие, кроме тех, что вы уже упомяну…
Она остановилась – одна из его золотых бровей поползла вверх в удивлении. «Что же она, черт возьми, такого сказала, что он все время скалится, ухмыляется».
Он недолго держал ее в неведении.
– «Не были бы вы столь любезны?», – он теперь хохотал. – Милостивый Боже, парень, надеюсь, что нет. Я не был любезен даже в твоем возрасте, но столь любезен – никогда.
– Это просто такое выражение, – растерянно пыталась объяснить она.
– Которое говорит о твоем хорошем воспитании, парень. Манеры слишком хороши для каютного юнги.
– Разве отсутствие манер – необходимая предпосылка для приема на работу. Тогда мне должны были бы сказать об этом.
– Не хитри со мной, парень, а то я сниму твою кепку и обнаружу под ней ослиные уши.
– О, да, они здесь капитан, два острых и длинных уха. А то зачем же мне их прятать?
– Ты приводишь меня в растерянность, дорогой мальчик. Ты действительно очень предусмотрителен… Два больших уха?
Она улыбнулась против воли. Его остроумие было поразительным. Кто бы мог ожидать такого от кирпичной стены. Это удивляло. Еще больше удивляло то, что она приняла всерьез его намерение сорвать кепку и обнаружить под ней ослиные уши, как он сказал ей.
– Ах, – сказал он, приняв ее улыбку и ответив своей: – У парня есть зубки. Буду осторожней. Жемчужно-белые. Конечно, ты молод. Скоро они будут гнить и вонять.
– Ваши же не гниют.
– Ты хочешь сказать, что я настолько стар, что должен был давно потерять их?
– Я не… – Она остановилась, а потом напомнила: – А как насчет моих обязанностей, капитан?
– Разве Конни не объяснил тебе, когда подписывал контракт?
– Он сказал только, что я должен прислуживать вам, но не другим офицерам. Нет, подробно он ничего не объяснял, только сказал, что я должен делать все, что вы прикажете.
– Но этого достаточно, разве нет?
Она стиснула зубы, пока раздражение не прошло, потом сказала:
– Капитан Мэлори, мне рассказывали о юнгах, которых заставляли даже доить коров…
– Милостивый Боже, вот это да! – сказал он с притворным ужасом, но через некоторое время ухмылялся снова. – Я не люблю молока, парень, так что успокойся. Это тебе делать не понадобится.
– А что понадобится? – настаивала она.
– А многое. Подносить за столом. Играть роль слуги в каюте и многое другое. Например, поскольку я забыл бумажник дома, то и эту роль тебе придется взять на себя. Но ничего особо сложного, как видишь.
Только быть у него всегда под рукой. Собственно, она так и предполагала себе эту службу. Ее так и подмывало спросить, не нужно ли будет еще к тому же потереть ему спинку или подтереть жопу, но хотя он и сказал, что не следует прятать уши под кепкой, то есть скрывать свой темперамент и образованность, она не решилась. Это было смешно. Ради Бога, каютный юнга Дрю не должен был делать ничего, кроме как приносить еду с камбуза. Из всех капитанов в гавани ей довелось выбрать этого англичанина, и не просто англичанина, а бесполезного аристократа. Если он когда-либо физически работал в своей жизни, она съест свою кепку.
Но ничего этого она не сказала этому человеку. Она не сумасшедшая.
Джеймсу пришлось сдержать свой смех. Он, конечно, не собирался загружать ее какой-либо работой. И ей не пришлось бы жаловаться. Он готов взять на себя часть ее трудов. Например, роль бумажника. Потому что он целых десять лет вообще обходился без бумажника. Но чем более она будет занята в каюте, тем меньше она будет маячить на глазах у команды. Он не хотел бы, чтобы кто-нибудь еще раскрыл ее секрет, пока он не будет готов раскрыть его сам. Затем, чем больше она будет в его каюте, тем вернее она будет принадлежать ему.
Сейчас же, однако, ему нужно было, чтобы между ними было как можно большее расстояние. Наблюдая, как она свернулась в клубок у него на кровати, он кое-что придумал.
«Самообладание, старичок, – сказал он себе. – Если ты не можешь, то кто сможет?»
Отличная штука. Давно он не переживал такого искушения. Самоконтроль – самое простое, когда чувства притупились от скуки, от ожидания, что же, как не самоконтроль, заставит их снова встрепенуться.
Джорджина решила, что беседа с капитаном Мэлори нисколько ей не повредила. Может быть, молчание как раз толкнуло бы его на какие-нибудь другие фокусы. Она не думала, что он мог бы подойти к кровати и осмотреть ее, но этот день был не так уж удачлив для нее.
Она открыла глаза и увидела, что он склонился над ней.
– Все еще бледен, как вижу, – сказал он. – Я сделал так, чтобы облегчить нагрузку на твой нервный животик.
– О, вы это сделали, капитан, – ответила она.
– Больше не нервничаешь?
– Нисколько.
– Прекрасно. Теперь тебе не нужно больше лгать. И торопиться не нужно. Подумай, что тебе ничего больше не надо, кроме как принести в следующий раз еду.
Он успокоил ее разговором, и она забыла, какой он опасный человек.
– Извините, но я не спал предыдущую ночь.
Он выглядел очень дружелюбно. Он никогда не казался ей настолько дружелюбным. Но он не выглядел свирепым и снова изумлял ее.
– Ты еще молод заниматься тем, чем занималась моя команда в прошлую ночь. Так почему же ты не спал?
– Ваша команда, – ответила она, – возвращается, отрекается от всего, чего бы она ни натворила.
Он засмеялся.
– Через несколько лет, дорогой мальчик, ты станешь более терпим.
– Да, я понимаю, капитан. Я знаю, что матросы обычно делают в последнюю ночь в порту.
– О? Знаком с этой стороной жизни, да?
«Помни, что ты мальчик! Помни, что ты мальчик, и, ради Бога, не красней больше!»
– Разумеется, – ответила Джорджина.
Она снова увидела, как поднялась эта дьявольская бровь. Смеялись и его зеленые глаза.
– Тебе рассказывали или подсказал… твой опыт?
Джорджина икнула. Потом кашляла целых десять секунд.
Капитан похлопал ее по спине. Когда она стала дышать снова нормально, у нее было ощущение, что он сломал ей позвоночник, эта кирпичная стена, своими кирпичными кулаками.
– Не думаю, что мой опыт, капитан Мэлори, или отсутствие такового могут как-то отразиться на моей работе.
Она могла бы многое сказать по поводу его неортодоксального допроса, но его «Правильно!» лишило ветра ее паруса. И это к счастью, потому что в этот момент она не рассуждала, как двенадцатилетний мальчик. А он должен был ей сказать еще многое.
