Ханна Хауэлл - Благородный защитник
— Потому что я упорно говорю «нет».
Йен засмеялся:
— Вполне возможно. Я этого не знаю, да и знать не хочу. Моя Элис только раз взглянула на меня, а я — на нее, и все было решено. Мы сразу поняли, что созданы друг для друга. Я не осмелился бы думать и гадать, что там между вами и Пейтоном происходит. Если вас беспокоит, что мы с Элис осудим вас, выбросьте это из головы. Нам совершенно безразлично, скажете вы «нет» или «да». Вы вправе урвать себе хоть немного счастья. Как говорит моя Элис, после пяти-то лет ада вам и не то положено. Поступайте, как вам сердце подскажет, а об остальном не беспокойтесь.
— Думаю, куда разумнее с моей стороны на сей раз не прислушиваться к голосу сердца.
— Может, и так. Я просто хотел, чтобы вы знали: нас с Элис ваши отношения не интересуют.
— Спасибо тебе. А теперь иди. Осчастливь свою Элис.
Едва он скрылся за дверью, Кирсти осторожно выглянула в окно. По тому, как кинулись мальчишки навстречу Йену, было ясно, что не одну только Элис они успели полюбить. Кирсти наблюдала за тем, как Йен отводит жену в сторону, склоняется к ней и что-то говорит. Глаза Элис округлились, и она кинулась мужу на грудь. Кирсти видела, какое выражение появилось на лице Йена, видела, как он принялся неловко поглаживать ее по спине, и подумала, что женщина плачет. Она решила, что лучше оставить их одних, отвернулась от окна и увидела Пейтона, который направлялся прямо к ней. Пока она соображала, не лучше ли удрать, он успел прижать ее к столику, стоящему под окном, и, упершись руками в раму по обе стороны от нее, выглянул через ее плечо в сад.
— Что там происходит? — спросил он, ловко устраиваясь меж ее ног. У Кирсти перехватило дыхание.
Кирсти, прислушиваясь к выкрикам возбужденных мальчишек, ответила:
— Йен только что сообщил Элис и мальчикам, что отныне они — одна семья. — Она отклонилась от него настолько, насколько позволял стол.
— Значит, Йен все-таки набрался храбрости и спросил тебя, да?
— Да. Не понимаю только, зачем ему было набираться храбрости. Не такая уж я страшная.
— Ему было бы горько услышать «нет». И я очень хорошо его понимаю. — Он поцеловал ее прежде, чем она успела что-либо ответить. — Спасибо.
— За что? — Она тщетно пыталась справиться с сумятицей мыслей.
— За то, что ты сделала Йену и Элис такой прекрасный подарок.
— Это дети сделали им подарок. Я тут ни при чем.
— Нет, ты.
Он прижался губами к ее нежной шее, а ладонь скользнула вверх и накрыла ее грудь. Ее тихий стон прозвучал музыкой в его ушах.
— Знаешь, чего мне хочется, девочка? — прошептал он.
— Догадываюсь, но…
— Мне хочется задрать эти юбки, раздвинуть эти прекрасные белые ляжки и зарыться в тебя — в твое тепло.
— Господи Боже мой! — прошептала она и тут только поняла, что задыхается. Его рука скользнула ей под юбки, но она не в силах была сопротивляться. — Разве можно говорить такие вещи!
— Что? Нельзя говорить правду? Нельзя рассказать тебе, как я лежу ночами без сна, весь в поту, изнывая от желания? Нельзя рассказать, как мечтаю обо всем том, что мне хочется сделать с этим гибким, шелковистым телом?
По ее участившемуся дыханию и потемневшим глазам он понимал, что слова его задели чувствительные струны ее души. К несчастью, было очевидно, что он также задел и чувствительные струны своей души и довел свою пылкость до опасных высот.
Не то чтобы это состояние было для него теперь таким уж непривычным. Пожалуй, стоит ему носить камзолы подлиннее, чтобы не так заметна была эрекция, случавшаяся некстати и очень уж часто, всякий раз, когда он думал об этой девушке. Или улавливал ее запах. Или слышал ее голос. Или смотрел на нее. Да, подумал Пейтон, он балансирует на краю пропасти, на грани сумасшествия.
Если она не скажет «да» в самом ближайшем будущем, он потеряет терпение. Она желала его, в этом он нисколько не сомневался. Очень скоро, опасался Пейтон, он пойдет в ее комнату и сделает то, о чем говорил Йену, — а именно, не станет обращать внимания на ее «нет» ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы она сказала «да». Но это будет безрассудный поступок, ибо за первыми восторгами неизбежно последуют сожаления, чувство вины, взаимные обвинения. Нет, ему необходимо, чтобы она желала его и сердцем, и телом, и рассудком.
Он случайно задел ее подвязку. И только начал наслаждаться ее мягкой, теплой кожей, как вдруг услышал, что дверь отворилась и тут же захлопнулась. Мгновение спустя, как раз когда он вытаскивал руку из-под юбок, кто-то стукнул его по голове. С глухим проклятием он повернулся и свирепо уставился на Крошку Элис, которая держала в руке деревянную поварешку внушительных размеров. Подбоченившись, она ответила Пей-то ну не менее свирепым взглядом.
— Зачем ты стукнула меня? — сердито спросил он, потирая больное место.
— А вольно вам мучить бедную девочку на кухне, куда всякий может зайти и застать вас, — отрезала Крошка Элис. — И еще придумали делать это на столе, на котором я тесто вымешиваю!
— Да я тоже хотел немножко помесить, — пробормотал Пейтон, торопливо отступая при виде угрожающе занесенной поварешки.
— Идите-ка займитесь чем-нибудь полезным — помогите Йену развлечь малышей часик-другой. Они так и рвутся рассказать остальным свою новость, а мне хотелось бы, чтобы Кирсти прежде спокойно поговорила со старшими.
— Думаешь, этот разговор займет часик-другой?
— Нет, но я сама хотела переговорить с Кирсти. — Едва Пейтон вышел из кухни, как Элис обратилась к девушке: — Ну что, пришла в себя?
— Более или менее, — ответила Кирсти. Ей и смешно было, что Элис так быстро обратила Пейтона в бегство, и стыдно, что ее застали с мужчиной, который лазил ей под юбку. — До чего же упрямый молодой человек.
— Это да, — согласилась Элис. — Он всегда был таким. Но дело в том, что он сохнет по тебе, девочка моя. Ему туго приходится. Впрочем, давно пора его проучить. — Она обеими руками схватила руку Кирсти и крепко сжала. — Но я вовсе не об этом пришла поговорить. Я хочу поблагодарить вас.
— Не надо никаких благодарностей. Мальчикам нужна семья. Вы привязались к ним, они — к вам. Только это и имеет значение.
— Мы будем относиться к ним, как относились бы к родным детям, и никогда не обидим.
— Не сомневаюсь.
Элис положила поварешку на стол и нервным движением разгладила свой передник.
— Мне надо знать, ну, как бы это сказать, была ли мальчикам э-э… нанесена обида. Успел ли ваш супруг причинить им зло по-настоящему.
— Нет. Он, конечно, прикасался к ним и жестоко наказывал, если дети осмеливались, пусть даже робко, протестовать. С мальчиками, не достигшими восьмилетнего возраста, он ничего больше не делал. Он берет к себе маленьких детей и старается выдрессировать их определенным образом. Постоянно трогает их, причем прикосновения его становятся все интимнее, и если ребенок противится ему, его жестоко наказывают. Все нацелено на то, чтобы мальчики, когда достигнут подходящего, по мнению Родерика, возраста, подчинились ему без возражений. С некоторыми это срабатывало, но не со всеми.
