Жаклин Монсиньи - Флорис. Петербургский рыцарь
— Будем надеяться, что их вольности не зайдут слишком далеко. Иначе их ждет сюрприз, — не удержавшись, со смехом добавил Флорис. — А пока давай подумаем, как нам разыскать Федора и Ли Кана, я волнуюсь за них.
— Я тоже, однако им не впервой выбираться из подобных переделок.
Спящие на полу девушки заворочались, потревоженные шепотом заговорщиков.
— Иди сюда, Адриан, — предложил Флорис, всегда склонный к стремительным решениям, — воспользуемся темнотой и попытаемся поискать какие-нибудь бумаги, компрометирующие обоих министров.
— Прекрасная мысль, пошарим в кабинете, где заседает совет.
Молодые люди пошли наугад, миновали множество салонов и будуаров. Дворец напоминал замок Спящей красавицы. Повсюду стояли солдаты, охранявшие внутренние покои к… мирно похрапывавшие. Это открытие было весьма важным. Обыскав все комнаты и пройдя через пять или шесть дверей, они внезапно отпрыгнули назад, готовые обратиться в бегство: несколько собачонок, спавших в ногах регентши, почуя чужих, набросились на них со злобным лаем. Посреди огромной кровати, сжав кулаки, раскинулась на постели сама регентша: она спала богатырским сном в объятиях восхитительной брюнетки, в которой Флорис, несмотря на всего лишь тусклую масляную лампу, тотчас же узнал мадемуазель Менгден. Молодые люди, помедлив не более четверти секунды, тут же решили отступать, однако яростный лай мосек разбудил охрану, да и обе женщины также заворочались. Флорис и Адриан, молниеносно переглянувшись, стали искать, куда бы спрятаться. Рядом не было ни одного шкафа, а кровать была слишком низкой, чтобы залезть под нее, к тому же собачонки быстро бы их там обнаружили. Поняв мысль друг друга, каждый вцепился в резную колонну, поддерживавшую балдахин, и принялся быстро карабкаться вверх. Прежде чем регентша открыла глаза, они успели прыгнуть на балдахин кровати.
— Что происходит, Юлия?
— Ничего, Анна, это Великий Герцог переполошил всех остальных.
— А! Так прикажите его увести.
С недовольным видом Юлия встала, непочтительно сгребла всех собачонок и вышвырнула их в соседнюю комнату; затем вернулась и снова легла.
— Красавица моя, ты же меня любишь?.. — протянула регентша.
Флорис и Адриан в изумлении переглянулись. Внезапно им стали понятны скабрезные намеки и наглое поведение солдат. Развратность регентши была известна всем во дворце; от этого страдала и репутация ее служанок. Молодые люди ощутили некоторое смущение. Не будучи порочными, они даже не подозревали, что две женщины могут проделывать подобные вещи. Разумеется, Флорис и Адриан не раз слышали, как Любимый[11] обрушивался с грозными речами на придворных, занимавшихся подобными вещами, и которых он от души ненавидел, однако они никогда не прислушивались к его словам, слишком занятые своими собственными амурными делами.
Юлия Менгден, действуя так, как поступили бы в таком случае Флорис или Адриан, сняла с регентши ночную рубашку. Под ней молодые люди, к своему великому удивлению, увидели довольно красивое тело, чуть-чуть полноватое и излишне белое, но с весьма гармоничными формами. Небрежным жестом Юлия положила руки на груди Анны Леопольдовны, затем принялась целовать их, покусывая соски и постепенно поднимаясь все выше и выше, пока уста их не слились в жадном поцелуе.
— Разденься и ты, моя красавица, — проворковала регентша.
При мысли о том, что сейчас он увидит тело Юлии Менгден, Флорис внезапно помрачнел.
— Подожди, Анна, я люблю тебя такой, как ты есть, когда ты целиком в моей власти, скажи мне, что я твой господин.
— Да-да, я ничто. Ты — все, ты моя принцесса.
— Говори мне «вы» и зови «высочеством», иначе я больше ничего не стану делать.
— Ах нет, Юлия, продолжай, прошу тебя, — простонала регентша, раздвигая ноги и всем телом устремившись к привычным ласкам своей любовницы.
— Тогда делай то, что я тебе приказываю, иначе я прекращаю, — и Юлия Менгден спокойно улеглась на краю кровати, сделав вид, что сейчас заснет.
— Сегодня ты плохо себя ведешь, — захныкала регентша.
Она попыталась немного покапризничать, но, не выдержав, приблизилась к горделивой красавице и откинула простыни, прикрывавшие ее тело, обнажив при этом стройные ноги и точеные бедра. Опустившись на колени перед фавориткой, отчего заколыхались ее тяжелые груди, Анна Леопольдовна страстно зашептала:
— Разве ваше высочество больше не любит свою бедную служанку?
С торжествующей улыбкой на губах мадемуазель Юлия Менгден позволяла регентше любоваться собой. Флорис закрыл глаза. Юлия предстала перед ним во всей своей роскошной наготе: матовое тело, маленькие круглые груди, крепкий упругий живот. При виде этой женщины Флорис ощутил непреодолимое желание весьма неблагородного свойства, ибо прекрасно понимал всю порочность и жестокость женщины, столь взволновавшей его чувства. Анна принялась покрывать поцелуями тело Юлии, та вздрогнула. Нехотя встав с кровати, она достала спрятанный в ящике стола кнут, а затем надела на лицо черную бархатную маску. Должно быть, это была их излюбленная игра, ибо Анна, охваченная ужасом, смешанным с восхищением, извивалась на кровати и сладострастно шептала:
— Нет, только не это, Юлия, только не сегодня… О! Да… делай все, что хочешь.
Чтобы лучше видеть, Флорис подобрался к самому краю балдахина. Безжалостная красавица, совершенно голая, стояла посреди комнаты. Ее длинные черные волосы падали на ее горделиво торчащие груди, лицо было скрыто под черной маской; потрясая бичом, Юлия Менгден казалась настоящим демоном зла. G трудом сглотнув слюну, Флорис повернулся к Адриану; тот тоже был взволнован разыгравшимся у них перед глазами спектаклем. Жорж-Альбер, напротив, изнывал от скуки и вертелся во все стороны. Флорис с неимоверным трудом прижимал его к себе.
— О-о! Ваше высочество, вы для меня все, вы — мой господин, — истомленно стонала Анна.
Удары кнута оставляли кровавые полосы на толстых ягодицах регентши, извивавшейся от наслаждения. Юлия усмехнулась:
— Обращайся ко мне в третьем лице, толстая шлюха, как ты того требуешь от своих придворных.
— Да-да, ах! Да, пусть ваше высочество продолжает, я люблю его.
Внезапно Юлия Менгден отбросила кнут и яростно бросилась на потерявшую сознание регентшу. Балдахин задрожал от бурных ласк, сотрясавших кровать женщин; до молодых людей долетали похотливые стоны. Наконец в императорской спальне воцарились тишина и спокойствие.
— Юлия, душа моя, — томно говорила регентша, — ты, как всегда, доставила мне много удовольствия. Скажи, чем я могу отблагодарить тебя.
