Элизабет Вернер - Эгоист (дореволюционная орфография)
Джесси замѣтно измѣнилась въ послѣднія недѣли. Какое-то скрытое горе, въ которомь она, быть можетъ, и сама не сознавалась себѣ, затуманивало ея миленькое личико, отчего послѣднее казалось блѣднѣе и серьезнѣе обычнаго; вокругъ ея рта лежала горькая, полуболѣненная складочка, ранѣе никогда не бывавшая у нея. Присутствіе Густава видимо не способно было развеселить ее — по крайней мѣрѣ она избѣгала смотрѣть на него и старательно занималась своимъ рисованіемъ, давая короткіе и разсѣянные отвѣты на всѣ замѣчанія молодого человѣка.
Однако Густава не такъ-то легко было отпугнуть. Когда всѣ его попытки завести разговоръ не увѣнчались успѣхомъ, онъ всталъ, нагнулся надъ полузаконченнымъ рисункомъ, обслѣдовалъ его критическимъ взоромъ и наконецъ произнесъ:
— Хорошенькій мотивъ! Рисунокъ кое что обѣщаетъ, но вы должны исправить перспективу, миссъ Клиффордъ; она совершенно невѣрна.
Это наконецъ произвело желаемое дѣйствіе. Джесси подняла голову и возмущеннымъ взглядомъ окинула незваннаго совѣтчика.
— Вѣдь вы, кажется, сами не рисуете, мистеръ Зандовъ? — холодно сказала она.
— Нѣтъ, но критикую.
— Это я сама вижу. Но, надѣюсь, вы позволите мнѣ считать мою перспективу правильной до тѣхъ поръ, пока меня не убѣдитъ въ противоположномъ настоящій художникъ.
Густавъ спокойно вернулся на свое мѣсто и произнесъ:
— Какъ вамъ угодно. Я предлагаю пригласить на роль судьи Фриду; у нея незаурядный талантъ къ живописи, и притомъ онъ разработанъ съ большимъ стараніемъ.
— Фриду? — повторила Джесси, откладывая въ сторону карандашъ. — Кстати, какъ разъ о ней-то я и хотѣла переговорить съ вами. Она, кажется, уже вовсе не далеко отъ своей цѣли, такъ какъ расположенiе къ ней моего опекуна увеличивается со дня на день. Для меня это совершенно загадочно, въ особенности, когда я думаю о томъ равнодушіи, съ какимъ онъ относился къ Фридѣ вначалѣ. Но очевидно она сумѣла затронуть въ немъ настоящія струны; вѣдь внезапно у него вспыхнулъ такой глубокій и прочный интересъ къ ней, какого я никогда не считала возможнымъ при его черствомъ, холодномъ характерѣ. Онъ буквально-таки уже не можетъ быть безъ Фриды. Каждый разъ, когда заводился разговоръ о возможности ея отъѣзда отсюда, онъ ясно выказывалъ свое неудовольствіе, а сегодня утромъ онъ безъ всякаго побужденія съ моей стороны предложилъ мнѣ удержать нашу молоденькую гостью въ домѣ въ качествѣ компаньонки.
— Неужели онъ сказалъ это? — живо воскликнулъ Густавъ. — Это уже очень много значитъ, гораздо больше того, на что я вообще осмѣливался теперь надѣяться. Въ такомъ случаѣ дѣйствительно мы теперь уже недалеки отъ цѣли.
— Я тоже такъ думаю, и потому пора было бы вывести Фриду изъ ея мучительнаго и унизительнаго положенія. Вѣдь ее считаюте здѣсь совершенно посторонней, между тѣмъ какъ она находится въ очень близкихъ отношеніяхъ съ вами; вмѣстѣ съ тѣмъ она принуждена постоянно поддерживать разъ сказанную ложь. Я очень часто вижу, какъ вся она вспыхиваетъ при самомъ безобидномъ вопросѣ дяди, отъ отвѣта на который ей приходится увиливать, какъ мучаетъ и безпокоитъ ее возложенная на ней роль. Боюсь, что у меня не хватитъ силъ дальше поддерживать это положеніе.
— Она должна сдѣлать это! — твердо заявилъ Густавъ. — Я знаю, что ей это будетъ тяжело, и порой она дѣлаетъ попытки къ возмущенію, но я все-таки умѣю успокоить эту упрямую головушку.
Между темными бровями Джесси появилась глубокая складка недовольства.
— Сознаюсь вамъ, мистеръ Зандовъ, что нахожу очень странными вашъ тонъ и все ваше обращенiе съ Фридой, — промолвила она. — Вы обращаетесь съ нею совсѣмъ какъ съ ребенкомъ, обязаннымъ беспрекословно подчиняться вашему высшему надзору и повидимому совершенно забываете, что когда нибудь она должна будетъ занять свое мѣсто рядомъ съ вами.
— Вотъ для этого и нужно сперва воспитать ее, — снисходительно замѣтилъ Густавъ. — Пока ей еще только шестнадцать лѣтъ, а я уже давно вступилъ въ третій десятокъ и, слѣдовательно, все-таки являюсь старшимъ для этого ребенка и могу требовать отъ Фриды уваженія.
— Да, видимо это такъ. Но я отъ своего будущаго супруга ожидала бы еще кое чего иного, кромѣ того, что онъ являлся бы объектомъ моего уваженiя.
— Да, вы, миссъ Клиффордъ!.. это — кое что совсѣмъ иное: по отношенію къ вамъ никто и не позволилъ бы себѣ подобнаго тона.
— По всей вѣроятности потому, что мое состояніе даетъ мнѣ право на извѣстнаго рода щепетильность по отношенію ко мнѣ, тогда какъ по отношенію къ бѣдной, зависимой сиротѣ, которую подымаютъ до себя, дозволителенъ любой тонъ.
Это замѣчаніе прозвучало столь горько, что Густавъ насторожился и вопросительно взглянулъ на Джесси, причемъ спросилъ:
— А вы думаете, что Фрида принадлежитъ къ натурамъ, дозволяющимъ „поднять“ себя?
— Нѣтъ, наоборотъ, я считаю ее очень гордой и значительно болѣе энергичной, чѣмъ это можно было бы допустить для ея возраста. Вотъ именно потому-то мнѣ и непонятна ея безвольная подчиненность.
— Да, я кое что понимаю въ дѣлѣ воспитанія, — увѣренно заявилъ Густавъ. — Что касается вашего предложенія уже теперь открыть всю правду, то я думаю совершенно иначе. Вы не знаете моего брата; его упрямство еще далеко не преодолено и вспыхнетъ съ удвоенной силой, если онъ откроетъ всю эту комедію. Въ тотъ моментъ, когда онъ узнаетъ, что я приблизилъ къ нему Фриду намѣренно, съ совершенно опредѣленной цѣлью, его гнѣвъ разразится во всей своей силѣ, и онъ удалитъ насъ обоихъ обратно за океанъ.
— Это было бы конечно очень скверно: вѣдь тогда погибли бы выгоды всей интриги.
Очевидно Джесси была очень разстроена, разъ употребила некрасивое слово „интрига“; но оно сорвалось съ ея устъ, и вернуть его было невозможно. Однако Густавъ выразилъ полное согласіе съ нею.
— Совершенно вѣрно, я этого тоже боюсь и именно потому не хотѣлъ бы легкомысленно поставить на карту эти выгоды. Для меня лично все зависитъ отъ того, чтобы мнѣ остаться здѣсь!
Въ его глазахъ при послѣднихъ словахъ вспыхнулъ странный огонекъ. Джесси этого не видѣла; она вновь склонилась надъ листомъ бумаги и снова усердно принялась рисовать, но карандашъ дрожалъ въ ея рукѣ, и его движенія становились все болѣе поспѣшными и нетвердыми.
Густавъ нѣсколько времени смотрѣлъ на нее, а затѣмъ опять поднялся и, подойдя къ Джесси, произнесъ:
— Нѣтъ, миссъ Клиффордъ, какъ хотите, а нельзя допустить, чтобы вы такъ искажали перспективу... Пустите-ка меня на минутку!
Съ этими словами онъ взялъ у нея изъ рукъ карандашъ и рисунокъ и принялся измѣнять послѣдній. Джесси намѣревалась рѣзко запротестовать, но уже въ слѣдующую минуту замѣтила, что ея карандашомъ водила теперь очень опытная рука и что нѣсколько твердыхъ штриховъ его совершенно исправили ошибку.
