Анри Ренье - Ромэна Мирмо
Когда тетя Тина и тетя Нина, держа в руках по огромному мешку конфет, скрылись, Ромэна Мирмо бросилась в кресло. Было около пяти часов дня. В открытое окно вливался смягченный свет. Хотя комнату проветривали несколько дней кряду, в ней стоял легкий запах затхлости и плесени, который Ромэна сразу узнала. Этот самый запах встретил ее, когда она в первый раз вошла в эту комнату, в траурном платье, с глазами, еще опухшими от слез, приехав из далекого Рима искать у теток приюта своему сиротскому одиночеству.
Тот же запах она узнала и теперь. Он снова завладел этой комнатой, откуда Ромэна когда-то понемногу изгнала его, обильно куря духами, к великому соблазну бедных тетушек де Жердьер, видевших в этом как бы некий языческий заклинательный обряд. При этом воспоминании Ромэна Мирмо невольно улыбнулась. Ей стало не так грустно. В этой старой провинциальной комнате, хоть в ней и пахло запустением, было что-то мирное и симпатичное. Жужжала залетевшая пчела. Легкий ветерок шевелил свежевыстиранными муслиновыми занавесками. На стенах Ромэна узнала фотографии с видами Рима, приколотые ею когда-то. Она встала, чтобы рассмотреть их ближе, потом снова села и погрузилась в думы.
Ей вспомнилась, живо, ясно, отчетливо, эта пора ее жизни. Вспомнилось ее скитальческое, странное детство, детство, которое казалось как бы прелюдией к ее теперешней жизни и которым она была обязана кочевническим склонностям своего отца. Работы по истории живописи вынуждали месье де Термона к частым переездам. Хотя считалось, что он живет в Риме, но бывал он там только временами. В одну из таких побывок у него родилась дочь, и он решил назвать ребенка по имени этого славного восприемника; но вскоре месье де Термон увез маленькую Ромэну и ее мать во Флоренцию, и именно с Флоренции начинались для Ромэны ее воспоминания об Италии. Затем ей помнился чудесный год, проведенный в Венеции. Ей было тогда двенадцать лет. Вскоре вслед за тем вернулись в Рим, и мадам де Термон умерла.
В течение двух лет, следовавших за этой смертью, отец и дочь скитались со своей печалью по разным местам: одну зиму они провели на Сицилии; побывали в Палермо, в Неаполе, потом в Умбрии. Из Умбрии опять вернулись в Рим. Месье де Термон старел. Он перестал работать. Его мучило горе, а также забота о пошатнувшемся материальном положении. Почти каждый день он отправлялся на могилу жены; Ромэна сопутствовала ему в этих безнадежных прогулках.
За последние четыре года, что она прожила в Риме, Ромэна, конечно, почувствовала красоту Вечного города: но, несмотря на это, Рим по-прежнему был для нее городом печали и траура. Его имя связывалось для нее с впечатлениями мрачными и унылыми. С тех пор как на него обрушилось горе, месье де Термон сделался ипохондричен и молчалив. Он заставлял дочь делить с ним его одиночество, и это в годы, когда молодость Ромэны нуждалась бы в радости и в развлечениях. Но месье де Термону хотелось жить одними лишь сожалениями. Он влачил их за собой в своих длинных прогулках по кампаньи. Единственным лицом, кроме дочери, чье общество он выносил, была княгиня Альванци; но княгиня редко живала в Риме, а больше в своей великолепной вилле в Витербо, куда месье де Термон, по болезненному капризу, упорно отказывался приехать, несмотря на настояния князя и княгини, которым, однако же, иногда удавалось уговорить его отпустить к ним на несколько дней свою дочь.
В эту-то витербоскую виллу княгиня Альванци и увезла Ромэну после смерти месье де Термона. В этом случае княгиня выказала Ромэне самую нежную дружбу. Зная, что она совсем одинока, почти без средств, княгиня предложила ей остаться жить у нее; но Ромэна, погостив месяц в Витербо, предпочла вернуться во Францию, к своим теткам, и простилась с радушными друзьями, облегчившими ей эти мучительные часы, и с прекрасным садом, баюкавшим ее горе журчанием вод, чья прохлада смешивалась с горьким запахом кипарисов.
Первые дни, проведенные в Ла-Фульри, были для нее очень тягостны. Она привыкла к итальянскому солнцу, к красоте горизонтов, к благородству архитектуры, и Ла-Фульри показалось ей печальным и убогим жильем. Правда, ее тетушки де Жердьер ухаживали за ней как могли; но она скоро убедилась, что общество этих старых дев дает ей слишком мало. Ум их был до крайности ограничен, и разговор не выходил за пределы мелких будничных забот. Барышни де Жердьер были добрейшие женщины, прекрасно воспитанные, но представлявшие совершенное ничтожество, терпимое только благодаря их воспитанности. Они относились к своей племяннице с большим вниманием и прилагали все старания, чтобы ее развлечь; но эта первая неделя казалась Ромэне бесконечной, и когда в воскресенье, у обедни в рикурской церкви, она сидела на фамильной скамье между тетей Тиной и тетей Ниной, у нее было ощущение, будто рядом с нею две стражницы, которым отныне поручено судьбой изгонять из ее жизни всякую радость и всякую свободу.
Но как раз в одно из воскресений, при выходе из церкви, она познакомилась с Бертой де Вранкур. Берта де Вранкур сразу проявила по отношению к ней самую сочувственную приязнь и самое живое внимание. Вскоре между ними установилась настоящая близость. Чуть ли не каждый день Берта де Вранкур приезжала в Ла-Фульри или же Ромэна отправлялась в Аржимон. Берта де Вранкур была рада найти в Ромэне прелестную подругу. В ее привязанности не было ни тени эгоизма; и ее искренне заботило будущее той, кого она называла своей маленькой соседкой. Это будущее являлось для них предметом постоянных бесед, сводившихся для Берты де Вранкур к признанию, что Ромэне невозможно вечно жить в Ла-Фульри и что нужно найти выход из создавшегося для нее положения. А таким выходом могло быть только замужество.
Если скромных доходов Ромэны и хватало на то, чтобы ей не быть в тягость тетушкам де Жердьер, то приманить жениха они бы не могли, а самый капитал представлял весьма скудное приданое. Тем не менее следовало попытаться разыскать ту редкостную птицу, которая именуется бескорыстным человеком. Ромэна поддерживала знакомство кое с кем из старых друзей ее отца. Надлежало поставить их на ноги. Разумеется, Альванци были бы очень рады поработать в этом направлении; равным образом, Ромэна могла рассчитывать на месье Клаврэ; но вопрос был решен месье де Вранкуром.
В прежние годы, когда он живал на каникулах у своего дяди д'Аржимона, у него был товарищ Этьен Мирмо. Этьен Мирмо, хоть его средства и открывали ему доступ в посольства, предпочел консульскую службу. Побывав перед тем на разных постах, он как раз покинул Адану и получил назначение в Дамаск. Этьен Мирмо хотел жениться. Приданого могло и не быть. Что ему было нужно, так это жена, которая бы не боялась жить за границей. Своими проектами он поделился с месье де Вранкуром. Месье де Вранкур решил, что м-ль де Термон как раз и есть та особа, которая требуется его приятелю Мирмо. Она была сирота, близких родных у нее не было, она привыкла к кочевой, бездомной жизни. Ромэне об этом сообщили, она согласилась увидеться с Этьеном Мирмо, и он не произвел на нее неприятного впечатления. Со свадьбой порешили быстро. Встреча состоялась в феврале. Этьен Мирмо намеревался съездить на несколько недель в Дамаск, чтобы принять дела и устроить дом. Он рассчитывал вернуться в конце марта, так что венчание можно было назначить на первые числа апреля. Во время отлучки месье Мирмо Ромэна должна была съездить в Париж заказать приданое и сделать нужные покупки. Месье Клаврэ предложил ей гостеприимство.
